Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Но…

— Вон отсюда. В деревню. Я приказываю.

Он посмотрел на Гэрхо, мысленно умоляя, чтобы полуравнодушная суровость вышла достаточно убедительной. Взгляд Старшего. Нитлот долго учился смотреть так же, как смотрел прежний Старший в минуты недовольства. Внушительных результатов, впрочем, не достиг.

Странно, но на этот раз сработало. Гэрхо как-то поник, стушевался и, кивнув, скрылся за елями. На мать он не оглянулся.

Альсунгцы то бессмысленно врубались мечами в щит, то пробегали вдоль него — не больше шести шагов, — надеясь найти зазор между ним и заклятием Индрис. Та уже сдвинула свою пентаграмму влево, чтобы их защита сомкнулась. Индрис по-прежнему выглядела бодро-игривой — стояла, ухмыляясь и красиво откинув голову, — но Нитлот знал, как ей трудно. Каждый миг чар вроде Взрыва вытягивает столько сил, что итог подобен многодневному бою. Сам он в юности проспал почти сутки после того, как впервые опробовал схожее заклятие. Проспал тяжёлым, пустым сном, от которого трудно очнуться — а когда очнёшься, мир будет казаться донельзя мерзким.

Выстоят ли они до тех пор, пока Гэрхо приведёт подмогу? Приведёт ли он её — если учесть, что тут нужны не маги, а именно беззеркальные с их оружием?

Начинали тупо ныть виски и затылок; становилось сложнее стоять. Нитлот обречённо смотрел, как неторопливо истончается щит, как альсунгец с ножом ползёт к дереву, чтобы сесть, а его товарищи, точно сквозь решётку клетки, пытаются дотянуться до колдуна в балахоне… Взгляд скользнул вверх — к шапкам снега на елях.

К шапкам?…

— Индрис, — выдавил Нитлот, вспоминая нужные символы. — Если можешь, расширь пентаграмму. Я убираю щит.

— Ты спятил? — ласково осведомилась она.

— Это необходимо. Пожалуйста.

Индрис не ответила, но граница пентаграммы вспыхнула ярче. Нитлот благодарно прикрыл глаза.

Спасибо, что доверяешь мне.

Снег искрился под нахальным кусачим солнцем — так же беззаботно, как в деревне; тёмная зелень хвои под ним была еле видна. Нитлот мысленно провёл завершающую черту под заклятием щита и усилием воли свернул его — будто скатал в клубок. В тот же миг пентаграмма Индрис распахнулась шире, как огромная роза, залив алым светом ещё несколько елей и часть тропы; красная змея границы почти коснулась сапога одного из мечников. Альсунгцы заслонили глаза ладонями в толстых перчатках.

Нитлот ждал именно этого момента — когда они растеряются. Простым заклятием, которое ученики в Долине осваивают в первый же месяц — для сдвигания и подъёма предметов в разных бытовых целях — он несколько раз «толкнул» разлапистую ёлку над альсунгцами. Нижние и верхние ветви, макушку, у самых корней… Ненадолго ему показалось, что дерево возмущено (может быть, и в этих лесах ещё прячутся духи-атури — как тогда, перед битвой за Энтор?), но извиняться было чудовищно некогда.

Маленькие сугробы сразу со всех «этажей» ели обрушились вниз — бесшумный снегопад, забивающийся за шиворот, в рот и ноздри. Альсунгцы закашлялись, стали по-собачьи отряхиваться, но не выпустили мечей — всё-таки снег был недостаточно тяжёлым, чтобы причинить им серьёзный вред.

И тогда Нитлот ещё раз «толкнул» ель — толкнул изо всех сил, как если бы рубил топором. На этот раз он всё-таки извинился.

Тёмно-зелёная пушистая башня дрогнула и накренилась; по тишине леса разнёсся треск, перепуганно вспорхнуло несколько птичек. Нитлот хотел крикнуть Индрис, чтобы она убрала чары и отошла — но спустя секунду понял, что пентаграммы уже нет, а Индрис бежит в чащу и тащит его за руку.

Нитлот не стал оборачиваться на усилившийся деревянный треск, хлопок снега и вопли альсунгцев. Он давно не бегал так быстро; еловые лапы били по лицу, ноги вязли в сугробах, а впереди темнела винно-красная, присыпанная снежинками шевелюра Индрис.

Странно, что она сама не догадалась. Хотя — возможно, и не так уж странно. Когда нет шансов на магию, народ Долины теряется. Все они зависимы от неё, зависимы от зеркал, луны и собственных призраков. Избалованы. Неудивительно, что Индрис не пришло в голову ничего проще и действеннее, чем чары Взрыва: она слишком не привыкла чувствовать себя беспомощной. А Нитлот слишком хорошо знал, каково это.

«Бессилие» — вот слово, которое так часто повторяла в последний год жизни его сестра. «Нет ничего хуже бессилия, — как-то раз сказала Ниамор. Кажется, в тот вечер они говорили об Альене. «Кажется» — потому что обычно она наотрез отказывалась о нём говорить. — Когда знаешь, что ничего не можешь изменить. Совсем. Вот что страшно».

Конечно, она имела в виду не магию, но это не меняет сути. Без Дара народ Долины бессилен и уязвим — а беззеркальные… Беззеркальные просто живучи.

Ельник становился реже; Нитлоту уже совсем не хватало дыхания, и он отстал. Замер, согнувшись пополам, и морщился от колотья в сердце. Жалкое зрелище. Его дедушка — славный был маг — дотянул до семисот, не поддерживая молодость чарами. Только в день семисотлетия соизволил уйти в Мир-за-стеклом — и до последнего дня бегал куда лучше внука.

Индрис легко пробежала ещё несколько шагов и остановилась. Она улыбалась — вопреки обстоятельствам.

— Беги в деревню, — выдавил Нитлот. — Я догоню… Нужно их… Охх…

— Тихо, отдышись, — она подошла и положила руку ему на плечо. Нитлот наизусть знал это тёплое вкрадчивое прикосновение. — Спасибо, что прогнал Гэрхо. По-моему, за нами не гонятся. Надеюсь, их на самом деле придавило.

Нитлот вымученно улыбнулся, пытаясь выпрямиться.

— Всё-таки ты… Кровожадна.

Индрис сморщила нос.

— Тоже мне новость. Я люблю драться, Зануда. Тебе ли не знать?

— Да уж, — Нитлот прерывисто вздохнул. По горлу и груди точно скребли изнутри жёсткой щёткой. Нет, так не пойдёт: надо следить за собой. Хотя бы вспомнить парочку упражнений на гибкость и ловкость, которые ему когда-то показывали наставники — и которые он долгие годы благополучно игнорировал… Если хватит времени. А его никогда не хватит. — К сожалению… Но нужно предупредить беззеркальных. В засаде могло… Ох… Быть больше, чем трое.

— Я больше никого не чувствовала, — она нахмурилась. — Или ты думаешь…

— Да. Магия возле них как бы приглушается. Любая, не только боевые заклятия, — Нитлот наконец выпрямился, оглянулся и понизил голос — хоть лес и был обманчиво тих. Может, альсунгцы ещё не выбрались из-под ели и снега, но они наверняка живы. — Чары щита тоже давались мне тяжело. И я не мог достучаться до тебя мысленно, пока мы были далеко.

Индрис пошла вперёд, задумчиво подпинывая снег.

— И что это за странная сопротивляемость, да ещё и у беззеркальных? Впервые такое вижу. Они ведь не агхи и не оборотни. На тех действует далеко не всякая магия, но альсунгцы…