Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Драконы снижались, Двуликие ждали — и, наверное, в этом не было ничего особенного, но что-то смущало Шун-Ди. Какой-то изъян, странное общее движение… Миг спустя он понял: оборотни вставали на колени. Точнее, Двуликие-люди вставали на колени, а звери кланялись и падали ниц, ожидая, когда с небес спустится дракон лорда Альена. Гомон затихал. Волки и лисы — в том числе вожак — смиренно улеглись на животы, склонив головы. По поляне будто прокатилась невидимая волна.

Сотня или больше Двуликих — воплощений свободы и непокорности — склонились перед лордом Альеном. Ещё больше, чем перед Уной в ту ночь — и гораздо охотнее. Пожалуй, с учётом обстоятельств всё это было естественно, но Шун-Ди почему-то пробрал озноб.

Как только лапы драконов коснулись земли, Лис выпрыгнул из седла и бросился к кому-то с приветственными восклицаниями. Он вообще не стеснял себя излишествами этикета: если хоть раз поговорил с кем-то, то считал, что с ним уже можно не церемониться, как с любым старым знакомым. Большинство Двуликих, впрочем, смотрели на него прохладно: здесь не было никого из его родного племени. Кто-то и вовсе не взглянул на босого длинноволосого чудака с лирой и дудочкой.

Потому что их внимание было поглощено лордом Альеном. Он притягивал взгляды, как морские водовороты притягивают лодки незадачливых рыбаков. Когда он «спешился», разговоры смолкли окончательно. Они склонились и ждали — ждали его слов.

Он легко спрыгнул на землю возле драконьей лапы; пожилой Эсалтарре фыркнул, и на его боках закачались мелкие кустики. В тишине лорд Альен пошёл вперёд. Он посадил дракона чуть выше по склону, но теперь сходил к ним, ожидающим его — сходил не торопясь, как пророк или бог. Красивый и ужасный бог нового мира. Чёрные розы и терновые шипы вырастали под его шагами; а может, так только казалось Шун-Ди. Он вдруг понял, что всё ещё дрожит.

Наверняка Прародитель был не таким, когда жил среди людей. Он был прост, как они, и ещё более смиренен. Учил их. В нём была нечеловеческая мудрость.

А лорд Альен — сам — был нечеловеческой властью. Шаг за шагом, свободно опустив руки, он спускался к ним среди сосен, и строго ниспадали чёрные складки его плаща.

Уна, как и Шун-Ди, смотрела на него издали. В её взгляде темнело то, чего никогда не появлялось во взгляде на Лиса.

Оказавшись достаточно близко к толпе, лорд Альен остановился, поднял правую руку и заговорил.

— Спасибо, что откликнулись на зов и пришли. Меня зовут Альен Тоури, и когда-то я был человеком — одним из тех, кого вы называете двуногими, — (Дуункур, стоявший недалеко от Шун-Ди, громко хмыкнул). — Теперь это не вполне так, — он помолчал, обегая их взглядом — остроухих лисиц, сжавших челюсти серых и коричневатых волков, ворон с чёрными глазами-бусинками, угрюмых мужчин и женщин в одеждах из шкур и перьев. — Вы знаете, кто я. И я знаю, как долго вы меня ждали. Позвольте поблагодарить вас: мне было приятно знать, что кто-то в моём родном мире так предан магии и, кроме того, помнит обо мне, — (Шун-Ди не поверил в последнее). — Я пришёл по зову своей дочери Уны — и, конечно, по собственному желанию. И, поскольку мне ясно, чего Вы ждёте от меня, вынужден разочаровать Вас. Я не собираюсь ни вручать Обетованное Хаосу, ни изменять его каким-либо коренным образом, как это случилось в прошлый раз. Если вы хотите сражаться за меня, пожалуйста, примите этот факт. Если вы не принимаете его — ступайте с миром.

По рядам Двуликих пробежал ропот; поднялся птичий грай, кто-то оскалился, кто-то возмущённо выпрямился. Лорд Ривэн, подкравшись, постучал Шун-Ди по плечу:

— Можешь перевести, хотя бы суть? Прошу тебя.

Шун-Ди вздохнул. Он очень устал, но не удивился просьбе — даже в какой-то степени обрадовался. Перевод уже стал привычным, как дыхание. Может быть, в самом деле бросить торговлю и сменить род занятий, когда он вернётся в Минши? Эта мысль рассмешила его.

Но, с другой стороны, переводить ведь можно не только торговые переговоры и документы. Лису явно польстит, если он когда-нибудь услышит свои песни на миншийском… Шун-Ди заставил себя вновь прислушаться к лорду Альену.

— Я пришёл потому, что один двуногий — король Хавальд Альсунгский — незаконно захватил трон моей родной страны. Его предшественница, которую поддерживали тауриллиан… — (женщина в пятнистой шкуре дикой кошки зашипела: похоже, не все оборотни из тех, кто восхищается Хаосом, в той же степени восхищались бессмертными), — …завоевала те земли, но сам Хавальд не имеет на них совершенно никаких прав. Я думал, что судьба моего королевства уже ничего или почти ничего не значит для меня, но моей дочери… — он посмотрел на Уну — та подошла ближе и стояла, зажато скрестив руки на груди. Иней уселся на присыпанную хвоей землю у её ног; последним дракончика держал Лис, но тот удрал от него при первой возможности. Здесь Уне вроде бы ничего не угрожало, но Иней считал, что обязан защищать её всегда и везде; порой Шун-Ди немного завидовал такой безоговорочной любви. Может, по возвращении в Минши добавить к переводам ещё одно изменение и завести, например, обезьянку?… — Моей дочери удалось меня переубедить. Поэтому я пришёл — не потому, что хочу сильнее разжечь войну на восточном материке или, тем более, развязать её между востоком и западом. Не ждите этого от меня.

Одна из женщин-лисиц — смуглая, коренастая — рывком вскочила с колен. Шун-Ди узнал в ней ту красную лисицу, которая пользовалась большим уважением в союзе племён. И когда-то напала на Фариса-Энта.

И очень нелестно отзывалась о Дуункуре. Шун-Ди не нужно было смотреть на него: новая порция скрежета зубов всё выразила.

— С каких это пор тебя, Повелитель, волнуют соображения нравственности? — воскликнула она, сверкнув белыми клыками. — Я помню тебя по Храму тауриллиан. До меня доходили слухи о твоих диспутах с ними, да и вообще — о тебе. Ты не был похож на того, кого остановил бы страх перед битвами и смертями.

Лорд Альен кивнул — будто торговец, который любезно благодарит за какой-нибудь вопрос о товаре, лишь бы выгоднее его продать.

— Прости, что не вспомнил твоё лицо. Дело не в страхе. Просто это было бы совершенно бессмысленно и нарушило бы баланс магических сил, который в Обетованном и так расшатан из-за действий Хавальда и той, кому он наследовал. Альсунг недопустимо подавляет магию. Но расширение Великой войны тоже недопустимо — просто потому, что жертв со всех сторон было бы гораздо больше, чем пользы. Не из «соображений нравственности», — он позволил себе слабую улыбку. — Эти годы, наоборот, сильнее убедили меня в том, что нравственность — весьма относительное понятие.

— Но без тебя магия хиреет, а Обетованное гниёт изнутри! — на скуластом лице красной лисицы смешались разочарование и надежда. — Едва ли не все духи стихий уже оставили его, и без огня, крови и Хаоса такая же участь ждёт нас.