Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Наилил взмахнула широким рукавом, усиливая защитное поле над головой Старшего, и кротко сказала:

— Ты так бушуешь, мастер Нитлот, точно я спорю с тобой… Ты совершенно прав. Это был чистый Хаос, и он грозит Обетованному, если тауриллиан вернутся. Но я не вижу в этом большой беды.

Вот это было уже чересчур: из груди у Нитлота будто вышибли воздух. Он попятился.

— Не видишь беды?… Боюсь, я не… Мудрейшая, я не понимаю. Каждому из них хватило бы щелчка пальцев, чтобы в щепки разнести полмира, одного усилия воли…

— Но почему-то они не сделали этого, верно? — жрица приподняла тонкие брови. — Возможно, потому, что были умнее нас?… Ты боишься за беззеркальных, мастер Нитлот, я это вижу…

— Ерунда, я боюсь за всё живое, — резко возразил Нитлот. — Мы не имеем права оставаться в стороне…

— …ты боишься за беззеркальных, — невозмутимо продолжила Наилил. — И я понимаю тебя. Им и правда, скорее всего, не выжить в случае победы Хелт и тауриллиан. Такая лавина магии их сметёт. Быть рабами, мясом для войн и игрушками бессмертных — вот лучшее, на что они могут рассчитывать. Но это коснётся их одних, мастер Нитлот. Не нас и не тех магических созданий, что остались на западе, за океаном, вместе с тауриллиан. И даже не агхов, ибо их когда-то тоже породила магия, разве что особого рода.

Нитлот сделал ещё один шаг назад. Он не верил в то, что слышал, не хотел верить; но ровный, низкий голос обволакивал, проникал в мозг вместе с золотистым светом, хрупко трепещущим на зеркалах… Он смотрел в мудрые серые глаза — и кощунство слов терялось, казалось пустыми домыслами книжника и педанта. Ничего кощунственного нет во власти и чистой силе — так говорил этот взгляд, и невозможно было противоречить ему.

— Наилил, я…

— Тауриллиан — наши учителя, мастер Нитлот, — почти прошептала женщина, закрывшись тёмными волосами. — Наши утраченные боги. Он тоже знал это, — она благоговейно кивнула на Старшего. — Он говорил мне. Тебе, наверное, это кажется безумием, но я не вижу ничего преступного в том, что мастер Фаэнто установил с ними связь. Он просто решился на то, о чём многие только думали.

— И ты… вы… — Нитлот не знал, какие слова подобрать. Наилил дала понять, что у неё есть единомышленники; это угнетало, пожалуй, сильнее всего. — Вы готовы пожертвовать толпами беззеркальных? Просто отдать их в пищу своим… богам? В том числе и… — на языке у него вертелось имя Альена; потом Нитлот вспомнил, что ему как раз вряд ли что-то грозит, как открывшему разрыв. Тогда перед глазами встал Соуш — его круглая голова, огромные неуклюжие ступни, восторженное мычание при взгляде на кокетку Индрис… Нет, такие, как Соуш, не станут аргументом для Наилил. Для неё их просто не существует. — В том числе и наших учеников? Или их вы пощадите?

Наилил долго молчала; золотые всполохи магии плясали вокруг неё. Потом наклонилась и коснулась лба Старшего невесомым поцелуем; одна из веток едва его не царапнула.

— Это всё ради магии, мастер Нитлот. Ради той Силы, которой мы наполнены и которой служим. Не следует забывать о ней в угоду… личным привязанностям.

Личным привязанностям?…

Нитлот не ответил. Он понятия не имел, что ответить на это. Развернулся и двинулся к дверце.

— На имя Старшего сегодня утром пришло два послания, — воскликнула Наилил ему вдогонку. — Одно из Энтора, другое из Гха'а. Думаю, оба будут тебе интересны.

Нитлот остановился, стиснув зубы. И почему бы не сказать об этом сразу? О, женщины!..

Из Гха'а — должно быть, об Альене; страшно даже предполагать, что там. А из Энтора… Неужели король Абиальд всё-таки перешагнул через гордость, чтобы попросить их помощи?

— Спасибо, мудрейшая. Обязательно попрошу их у Мервита, — сухо пообещал он.

Тем же вечером Нитлот сидел в трапезной, вяло ковыряясь в своей тарелке. Сегодня дежурство по кухне выпало кому-то из старших учеников, довольно нерадивых, поэтому на ужин были лишь плохо проваренные бобы и хлеб с вареньем. Варенье, правда, оказалось вишнёвое (не так давно Нитлот с удивлением обнаружил, что оно ему нравится: раньше он вообще редко задумывался о еде), но и оно не скрашивало мрачного впечатления от бобов — и от того, что сообщил ему Мервит.

Мало кто ужинал так рано: в Долине многие предпочитали ночной образ жизни. Однако из-за холодов народу набралось достаточно, и большой зал с низким потолком наполняли приглушённые разговоры. За отдельным столом сидели зажатые младшие ученики — беззеркальные подростки не старше лет четырнадцати-пятнадцати. Сегодня они особенно притихли, как будто чувствовали, что грядёт ещё много дурных вестей. Время от времени кто-нибудь заходил с улицы и, стряхивая снег с балахона, с дрожью плёлся за своей порцией.

Зима пришла немилосердная; возможно, хоть это остановит альсунгцев. Хотя с какой стати, если льды для них — родная стихия…

Нитлот вздохнул и отложил вилку. Вокруг сидели в основном парами или маленькими группками, но он был, как всегда, один: после возвращения все быстро потеряли к нему интерес, и даже Соуш, пожалуй, пользовался большей популярностью… Ещё бы, какая экзотика: настоящий ти'аргский крестьянин, да ещё и без Дара.

На месте у окошка, через два стола от Нитлота, сидел Тейор в компании двух юных учениц и что-то вещал, сверкая белозубой улыбкой. Вязь миншийских татуировок у него на руках то показывалась, то вновь пряталась под одеждой. Девушки ловили каждое слово, приоткрыв рты. Нитлота это и смешило, и почему-то раздражало.

Некстати он вспомнил, что обычно за тем столом сидел Альен. Вместе с Фиенни, разумеется. И Ниамор всегда предпочитала обедать в другое время…

Поморщившись, Нитлот вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, чтобы ещё раз перечитать длинное письмо на дорелийском. Мервит, конечно, аккуратностью никогда не отличался, но то, что он успел за пару часов хранения так измять письмо государственной важности, покоробило Нитлота. Когда он пришёл к нему в дом, седогривый изобретатель корпел над очередной хитроумной лупой — как он объяснил, для тех целителей, что составляют лекарства Старшему. Нитлот, впрочем, не доверял такой мотивации: в глазах Мервита горел азарт, вызванный скорее самой работой, чем желанием помочь.

В ответ на просьбу Нитлота Мервит только махнул рукой куда-то в угол, на гору цветных булыжников, заменявших стол, — забирай, мол. Даже не поинтересовался, зачем ему письма.

Под письмом от агхов стояли подписи вождей всех трёх кланов Гха'а, и принесла его маленькая почтовая птица. Нитлот давно не прикасался к гномьим рунам, так что пришлось покорпеть над словарём. Результаты его не обрадовали: агхи, конечно же, не поладили с Альеном, и разрыва он в их горах, разумеется, не нашёл. Послание было коротким, полным оскорблённой злости: каждый угловатый значок на толстом пергаменте точно выносил приговор. «Шарлатан», «колдун» и даже «убийца» — как агхи только не окрестили Альена, ухитрившись при этом ни разу не прибегнуть к имени. Никакой помощи, как следовало из письма, Альен им не оказал, а только подло похитил какие-то «древние знания» и сбежал, попутно убив «лучшего ювелира из клана Белой горы». С ним вместе ушёл «отступник и предатель, навеки отлучённый от нашего народа» — Бадвагур, сын Котра; его имя Нитлот запомнил ещё из прощальной записки Альена, которую нечаянно выучил наизусть.