Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Но Мервит всё-таки тоже не Старший, — задумчиво протянула Индрис, лениво потягиваясь. Нитлот заметил, что волосы у неё сегодня снова изменили оттенок и теперь отливают тёмно-зелёным. — А старый Регидрог, следующий по возрасту, заранее отказался от этой чести.

— Откуда ты знаешь? — удивился Тейор. Для этого ему пришлось перегнуться через Нитлота; тот обречённо вздохнул.

— От него самого, — смешок Индрис прозвучал легко, как серебряный колокольчик — но куда более порочно. — Он мой дядя, забыл?

Нитлот сжал кулаки под столом — и понял, что не выдержит.

— О бездна! Вы в открытую делите место Старшего так, будто он уже умер. Это отвратительно!

— Э, какой чистоплюй… — хмыкнул Тейор. — Всем ясно, почему тебе это особенно не даёт покоя.

— Я думаю не о власти, а вот об этом, — огрызнулся Нитлот, хлопнув себя по карману. На них уже с любопытством посматривали из-за соседних столов, так что он сбавил тон. — Пока Альен ищет разрыв, мы могли бы помочь Дорелии. Я считаю, что мы обязаны сделать это. И буду на этом настаивать — перед Мервитом или любым другим, кто станет Старшим.

Тейор присвистнул, и они с Индрис выразительно переглянулись. Всего на секунду, но в голове Нитлота уже зароились подозрения. Когда живёшь в Долине, нужно быть начеку…

Он осторожно прощупал их мысли. У обоих — пусто и глухо, конечно: чего ещё ожидать от мастеров? Прекрасные, гладкие стены защиты на сознании. Нитлот мог бы вломиться, но такая грубость вызвала бы большой скандал.

— Размяк, размяк… Не обижайся, дружище, но странно слышать от тебя такие слова, — проговорил Тейор, промакивая салфеткой дрожащие в улыбке губы. — Ты же презираешь беззеркальных. Чуть ли не животными их считаешь. А поход в Дорелию — большой риск. Если Альен не закроет разрыв и проиграет тауриллиан, она обречена…

— Но Альен не проиграет, — промурлыкала Индрис, победоносно сверкая глазами. — А сдерживая натиск Альсунга здесь, в Обетованном, мы выиграем для него время… Да и бросить бедняжек беззеркальных было бы подло. Я согласна с Занудой.

До Нитлота запоздало дошло, что эта беседа — часть плана этих двоих, нечто вроде маленького заговора… Неожиданно, надо признать.

Однако не всё удастся так, как они хотят… Явно не всё. Нитлоту не стать Старшим. Он мечтал об этом так долго, что время выпило из него всю надежду — дочиста слизало языком, испещрённым числами.

Вопрос тут был даже не во власти: каждый из зеркального народа, по сути дела, волен поступать, как ему вздумается, если это не принесёт вреда Долине в целом. Личная воля свободна и свята. Но Старший — это вождь, кормчий, символ. Ядро, куда стягиваются потоки магии в Долине. Возможно, лишь функция — часто бесполезная, но воодушевляющая.

Нитлот всегда хотел занять это место. Хотел вести за собой других. Он считал себя достойным и не сомневался, что принесёт Долине пользу. Хотя, что уж скрывать, соображения пользы для других обычно меньше всего руководили им… Он вспомнил Старшего, погружённого в сон в Меи-Зеешни, — и впервые почувствовал из-за прошлых мыслей стыд.

— Я не утверждаю, что мне не важно, кто станет Старшим, — медленно выговорил он, не глядя ни на Тейора, ни на Индрис. Они оба внимательно прислушивались к нему — крайне непривычное ощущение. — Не утверждаю, что не хотел бы этого сам. Или что не буду завидовать. Но на первом месте сейчас действительно другое… — Нитлот помолчал, перебирая в уме главное. — Лорд Заэру пишет не только об угрозе Альсунга, а ещё и о болезни, что напала на них. Они зовут её Чёрной Немочью, и она явно магического происхождения… Наверное, ещё одно проявление Хаоса, который выпустил Альен. Беззеркальным не выстоять в одиночку.

— Но они никогда не согласятся, Зануда, — тихо и серьёзно сказала Индрис. — Жрица Наилил, и зеркальщик Гиллер, и старая Кетлабат… И многие, многие ещё. Они хотят переждать войну, как мы делали всегда.

— Вот только с этой войной так не получится, — вздохнул Тейор, катая по столу хлебный шарик. — Помню я Хелт — та ещё стерва, честно говоря… Если она связалась с тауриллиан, нам не отсидеться в тиши. Но их большинство, Зануда — тех, кто за Наилил. А Мервит, став Старшим, поступит, как велит большинство.

Нитлот помолчал. Перед глазами у него встало укоризненное лицо Ниамор. А потом пояс, на котором она повесилась.

Сестра любила Альена. Так уж вышло, и хватит это отрицать. А Альен никогда не делал то, чего хотело большинство — во вред ли, во благо…

— Если понадобится, я пойду против Мервита и Наилил. Если понадобится — поеду в Дорелию один.

Муза Ринцо была строптива и, несмотря на мягкость характера, подвержена вспышкам гнева. Эр Алья за годы брака с нею привык к этому и сносил бури, стойко отмалчиваясь или (в тяжёлых случаях) скрываясь в своём кабинете. Лауру (обычно — воплощение женственности и очарования) мог вывести из себя любой пустяк, особенно если накопились какие-то неполадки с картинами.

Но такой суровой Ринцо не видел её уже давно.

Он наклонился, грустно послушав свист пролетевшей над головой тарелки и потом — звон за спиной. Челла, по его предусмотрительной просьбе, не оставляла на видных местах бьющиеся предметы: и виантское стекло, и тончайший хрусталь из Маритты хранились на кухне, докуда Лауре бывало просто лень доходить. Так что тарелка была из жести.

За ней последовали бронзовая статуэтка тигра, привезённая отцом Ринцо из Минши, коробочка игральных костей и надкушенное яблоко. Чтобы не наклоняться каждый раз, Ринцо терпеливо стоял в полусогнутом положении.

В пояснице скопилась боль. Да, немолод он уже для таких развлечений…

— Успокойся, радость очей моих! — взмолился эр Алья, глядя на покрасневшие от злости щёки Лауры. — В сотый раз прошу — дай мне всё объяснить…

— Нечего здесь объяснять, я чудесно тебя поняла! — прошипела Лаура, с угрозой схватившись за погашенный светильник. — Ты приводишь к нам в дом дорелийскую девку и заявляешь, что она будет жить здесь — здесь, со мной под одной крышей!.. Если собрался обманывать меня, Ринцо, то для начала научись это делать, не позоря!

Лаура занесла руку; тяжесть светильника явно была для неё чрезмерной. Ринцо вздохнул.

— Ты сама выбирала его, помнишь, родная?

— Кого? — ещё сильнее озлобилась Лаура.

— Светильник, — решив воспользоваться секундой замешательства, Ринцо шагнул к жене и мягко отобрал изящную вещь в форме паруса. Поставил светильник на низкий столик и, взяв Лауру за оба запястья, осторожно усадил на софу. — Мы тогда ездили в столицу в мой выходной и обошли все лавочки на главной улице. Помнишь, как тебе понравилось?

— Брось заговаривать мне зубы, Ринцо! — воскликнула Лаура, но уже не так уверенно. Она всё ещё тяжело дышала: грудь нервно вздымалась под натянутым жёлтым шёлком. — Я ни за что не соглашусь на это, никогда. Не понимаю, как тебе могло прийти в голову, что я соглашусь!..