Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Альен провёл пальцами по зеркальцу на поясе — так и не сумев расстаться, он спрятал его в складках здешнего одеяния. Холодное и спокойное, будто ему ничего не грозит. Будто он не ходит каждый день по лезвию кривого миншийского кинжала…

Войти к Люв-Эйху в доверие и выяснить, где можно достать корабль. А ещё — очень желательно — узнать, кого Наместник поддерживает в войне. Здесь совршенно ничего не говорило ни о каких битвах: тучное, тихое, густо-зелёное место, полное цветов и сластей. Люв-Эйх ни словом не обмолвился с ним об этом. Но он, как Наместник Рюя, один из виднейших вельмож королевства, наверняка не сможет остаться в стороне. Приказы короля в Минши святы.

Или — «святы» так же, как и везде?…

— Альсунг или Дорелия? — пробормотал Альен и уселся на циновку, скрестив ноги. Он смирился с привычкой думать вслух — в конце концов, иногда это даже удобно. — Академия наверняка пала. Должна была пасть.

Что Хелт, интересно, сделала с Академией? Прошлась по ней каким-нибудь чудищем, как по Хаэдрану? Ведь что может быть страшнее обиженной женщины…

Что она чувствовала, пока убивала его?

С тяжёлым, уютным гудением в комнату залетела мохнатая пчела. Альен вздрогнул. Ничего нет приятного или полезного в том, чтобы выращивать в себе такие мысли. Может, потому и кричала девушка-птица из сна?…

Если Минши поддержит Дорелию, у него — у них троих — есть шанс выжить. Если нет…

Альен впервые задумался о том, что будет, когда он умрёт. Отпустит Хаос его просто так? Отдаст и тело, и душу? С трудом верится.

Видимо, хоть за что-то ему однозначно воздастся — за глумление над трупами. Считать бы это ещё в действительности самым серьёзным своим грехом.

Он сидел перед окном, залитый солнечным жаром, выпрямив спину и чувствуя, что осталось ещё несколько минут тишины до нового безумного дня. Только жемчужных чёток не хватает, — хмыкнул он мысленно. А так — миншиец миншийцем… Скоро проснётся и потребует еды Люв-Эйх — обжорство для него было ежедневным ритуалом, а не просто средством набить брюхо. К еде он относился трепетно, как Отражения к зеркалам. Он вообще был неглуп и иногда (правда, удручающе редко) вызывал у Альена проблески уважения.

Но время ещё есть. Этот день должен принадлежать ему.

Ночь, прошитая бредовыми снами, как ни странно, позволила Альену успокоиться и составить наконец план действий. Не сидеть же ему, в самом деле, здесь год, подобно разъевшейся улитке… К тому же одни несуществующие боги знают, к чему за год приведёт эта война. Хелт не успокоится, пока не притащит из-за океана своих господ — даже если для этого придётся разнести Обетованное по кусочкам.

Не оборачиваясь, Альен щёлкнул пальцами, и в руку к нему от противоположной стены приземлилась маска — красно-золотая, с длинным клювом и узкими прорезями для глаз. Подарок Люв-Эйха за особенно удачный фокус. Не торопясь, он натянул её на себя, вздохнул и легко поднялся.

Выяснилось (ожидаемо, впрочем), что шут из него так себе. Посмотрим, каким будет актёр.

В пристройке для рабынь было ещё душнее, чем в самом доме. Окружённая цветущими кустами и облицованная весёлой жёлтой плиткой, она казалась довольно приветливой — но Альен почему-то не удивился, когда внутри его встретило нечто вроде мрачного сарая. Ряды циновок тянулись вдоль длинных стен, а между ними некуда было ступить из-за ворохов засаленных подушек. Резко пахло потом вперемешку с ароматическими маслами. Маленькая, вертлявая мартышка в костюмчике — одна из любимиц Люв-Эйха — сосредоточенно догрызала банан, устроившись на балке под потолком. Увидев Альена, она лишь склонила голову набок и на секунду прервала завтрак.

Обезьяна, однако, заметила его единственной: как и ожидал Альен, в пристройке было почти пусто. Рабыням всегда хватало работы на кухне, в доме и саду, причём они были вполне довольны своим положением: жить при Наместнике считалось здесь немалой удачей.

И просто огромной — попасть в сам дом на женскую половину, впечатлив хозяина чернотой глаз или нежным голосом. Такой чести, кажется, удостаивались немногие: маски, сладости и диковинные звери, насколько Альен мог судить, интересовали Люв-Эйха сильнее женщин.

Несколько из них всё-таки остались в пристройке — зевали, торопливо перебирали чётки с заученными словами, чистили ногти, расчёсывались… Но человек в птичьей маске вошёл крадучись, и никто не посмотрел в его сторону.

Никто не разговаривал. Альен заметил, что рабы в Минши вообще молчаливы, даже между собой… Немудрено: такая жизнь не располагает к разговорам. У Горо среди камней Кинбралана есть хотя бы охота и винный погреб, а тут сойти с ума ещё проще, — подумалось Альену, пока он медленно отходил в угол, стараясь ступать как можно бесшумнее.

Он видел голые смуглые ноги, чьи-то пухлые лодыжки и костлявые локти, чьи-то губы, подкрашенные гранатовым соком, — и всё это не вызывало в нём ничего, кроме жалости с примесью омерзения. Всё равно что заглянуть в какой-нибудь энторский бордель.

О да, они ведь не родились леди… У них не болели глаза от тысячи книг, прочтённых ночами, и они не толкли кости для зелий, и с Хаосом не якшались. Магия не мучила их, и сны о драконах тоже, и они не обкусывали ногти, думая о бессмысленности каждого своего вдоха.

Просто женщины, которые работают всю жизнь и радуются ей, пока их красота ещё не отцвела. Ничего ужасного и порочного не было в них — по крайней мере, куда меньше, чем в Хелт или придворных интриганках из Ти'арга. Да что уж там — пожалуй, меньше, чем в Море.

Но Альен, осматриваясь, почему-то не мог забыть о девушке-птице из своих снов. О девушке с холодными пальцами, чьё лицо он не рассмотрел.

Вскоре он нащупал взглядом (прорези маски сильно сужали обзор) ту, что искал. Он заметил её в первый же день — единственную старую женщину в доме. Альен знал, что рабы в Минши не живут долго, а ни на что не годные старики обычно угасают в одиночку, желательно — где-нибудь подальше от господских домов. А эта сухонькая, сутулая старушонка почему-то жила при Люв-Эйхе. Иногда помогала на кухне да смахивала пыль со статуэток в коллекции, но чаще просто сидела в углу, обхватив тощие колени.

Нечто особенное было в её глазах — застывшая, цепкая внимательность. Мысль. В глазах других рабынь Альен мысли не видел.

Он и предположить не мог, сколько ей лет. Судя по сетке морщин на маленьком личике — очень много, но волосы густые, как у девицы, и не до конца поседевшие. Иногда старушонка громко шмыгала острым носом — видимо, так она посмеивалась. Альену и раньше временами мерещилось что-то жуткое в пожилых женщинах: они будто стояли одной ногой за порогом, из-за которого не возвращаются. Взять хоть полусумасшедшую Кетлабат из Долины… Они знали, пожалуй, больше, чем бессмертные тауриллиан — только не умели сказать.