Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Смерть распоряжается временем?

— И смерть и время — плоды одного дерева — плоды иллюзорного восприятия действительности.

— Выходит что смерть — благо?

— Если она желанна и ожидаема — то да.

— Разве смерть может быть желанной?

— Конечно. Для человека, полностью прошедшего игру, как и для человека думающего; для человека, который всю свою жизнь искал своё же истинное зрение и воспринимал саму игру лишь как инструмент познания реальности; для человека, постигшего в этой игре запредельное и непознаваемое ранее — а именно — то, что на самом деле он вне её, то, что к игре относится лишь его тело, но не он сам; наконец, для человека, постигшего истинное, нерушимое, действительное и реальное. Для такого человека смерть его тела становится желанным, и что немаловажно — необходимым этапом его дальнейшего существования.

— Мы говорим о просветлении?

— Можно сказать и так, — Артак склонил голову, словно раздумывая, — смысл сказанного от этого не меняется.

— Значит достигнуть конца игры можно и при жизни?

— Можно, и более того — совершенно необходимо!

— И тогда останется только ждать смерти?

— Да, но ждать её не как врага, способного отобрать у тебя жизнь, а ждать как лучшего друга, который зовёт тебя в путешествие. Просто путешествие это будет налегке и весь багаж, в том числе и жизнь человеческого тела, тебе придется оставить дома.

— А остальные люди?

— Будут пробовать снова и снова, ведь смерть всегда принимает всех, сошедших с дистанции. Она даёт им новые тела и энергию для новой игры, после чего отпускает в очередное путешествие, надеясь на то что их следующая встреча будет желанна с обеих сторон.

— Энергию?

— Да, энергию. Время, другим словом.

— Ты сказал что пока вырастут мои крылья пройдёт ещё немало событий.

— Да, — подтвердил дракон, — именно событий, ибо «пройдет немало времени» я уже сказать не могу. Мы в Существовании!

— Его Величество Существование! — повторил я вслед за Артаком и Агафьей Тихоновной и опустился рядом со своей мудрой и, наверное, оттого и молчаливой подругой прямо на зеркальный пол.

Хоть мои глаза и выплескивали жёлтый драконий свет наружу, вне меня, но намного яснее, намного освещённее и прозрачнее от него становилось именно в моём внутри, то есть, в моей собственной голове.

Спина продолжала немного чесаться между лопатками, именно там, откуда у настоящих драконов растут самые настоящие крылья, однако, физические ощущения меня уже мало тревожили. Пожалуй, это чесание и было единственным оставшимся телесным ощущением.

Все остальные чувства были уже ЗА пределами физической материи, находились ЗА границей привычных ощущений, были ЗА порогом чувствования.

Всё было надежно сокрыто одной из тяжёлых белых дверей, находящейся в бесконечном коридоре этих самых дверей; было сокрыто той дверью, в которую я смело вошёл несколько мгновений назад и которая отделяла внутренний мир человека — этот единственный реальный, настоящий, действительный мир от внешнего — кажущегося реальным мира — мира грез и мечтаний, мира создаваемых человеческим мышлением химер и туманов.

Постойте, я сказал — отделяла?

Нет. Неверное слово!

Правильнее было бы сказать — соединяла.

Белая дверь надежно соединяла, сплавляла в нерушимое единство внутренний мир человека — хоть и присутствующий в каждом, но далеко не каждому доступный, с миром внешним, с миром проявлений внутреннего.

Внешний, видимый мир доступен каждому, но далеко не каждому необходим. Потому как ничего нового он не несёт и по своей сути является лишь отражением мира внутреннего. Причем не физическим отражением или простым копированием форм и очертаний, а реальным отражением вашего внутреннего Я, реальным отражением человеческой сути — сути, подчас самому человеку и неподвластной и непонятой.

Внутренний мир человека доступен каждому, но лишь тому, кто действительно осознаёт его наличие.

Внутренний мир доступен абсолютно каждому мыслящему человеку.

А значит и внешний мир — мир-проекция, мир-кажимость, мир-следствие от реальности, мир-точка, следующая за каждым предложением — точно так же доступен каждому думающему. Доступен — значит подвластен. И единственная разница — мир внешний совершенно нет необходимости осознавать, ибо он видим и так. Вместо осознавания его можно пощупать, потрепать, прикоснуться к нему руками — дотронуться до него и даже попытаться что-то в нём изменить. Теми же руками.

Но без осознания мира ВНУТРЕННЕГО, без глубокого понимания действительной всамделишной причины существования мира внешнего, без правильного, причинно-следственного порядка в мыслях — без этого знания всё сделанное в мире внешнем, все внешние изменения — всего лишь изменения отражения, а не самой причины — все они напоминают уборку снега на высокой горе. Сколько не убирай — снег будет появляться столько раз, сколько необходимо будет человеку для того чтобы понять и принять — уборка снега ничего не меняет. И наоборот — изменение самой скалы меняет абсолютно всё. Стоит приблизить её к Солнцу и снег сойдёт сам. Стоит сравнять её с землей — и снег с некогда недоступных вершин уйдет в землю потоком свежей, ключевой воды.

Причина внешнего, окружающего — всегда внутреннее, человеческое, и следствия проявления этого внутреннего — физические проявления видимой материи. И никак не наоборот.

Тогда, может быть, стоит отбросить воображаемую лопату и заняться изменениями внутренними?

Заняться изменениями самой скалы?

Или, хотя бы, заняться изменением её местоположения по отношению в Солнцу или к его теплу?

Почему же мир внешний, кажущийся человеку таким реальным, мало того, что каждому виден, в отличие от мира внутреннего, так ещё и одинаково выглядит для каждого? Люди видят одни и те же леса и озера, одни и те же дома, люди видят одинаковые улицы и одних и тех же людей и животных на них…

Почему?

Ведь внешний мир должен быть таким же разным, как различны и люди его породившие. Ведь внешний мир — лишь следствие миров внутренних — таких неодинаковых, неоднородных, уникальных миров.

Внешний — материальный, осязаемый чувствами мир — самое последнее из человеческих заключений и злоключений, этот внешний мир — как точка в конце уже написанного и прочувствованного предложения. И сколько людей и животных, сколько растений, сколько песка и камней — столько и предложений.

И сами предложения настолько разные и по длине, и по смыслу — разные по написанию и красоте, разные по языкам и интонациям — они могут быть настолько же непохожи друг на друга, насколько разнообразна сама природа… Но складываются они в целый и неделимый текст — и каждая фраза в нём на своём месте, каждое предложение уникально и несет в себе свой собственный смысл…