Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— А то, что по какому-то странному стечению обстоятельств, на следующий день эта самая лошадка была поймана без особого труда и ещё какой-то, стоявший неподалеку, древний человек смог связать успешную охоту на реальную лошадку с киданием копья в нарисованную, в вымышленную лошадь. Один из кроманьонцев смог связать реальность с вымыслом, понимаете? — Агафья Тихоновна приблизилась вплотную к моему лицу, — связать реальность с вымыслом, — повторила она, — и это было бы ещё полбеды. Но важно именно то, что вымысел здесь — нарисованная лошадь — играл роль причины, а реальность — пойманная на охоте лошадь — была уже следствием вымысла, то есть была реальным событием, следующим строго за выдуманной причиной. Вы понимаете всю важность данного события?

— Нет, не понимаю. И что с того, что придуманная причина порождала реальное событие? — я не сразу понял ход мыслей акулы, но осекся, произнеся эту мысль вслух.

Важность сказанного, ещё не до конца мной понятая, уже просвечивала сквозь произнесенные слова.

— А то, что с этого самого момента, в жизнь кроманьонцев вошло волшебство, с этого момента в их жизнь вошла вера в то, что они могут управлять реальностью, с этого момента древний человек молча, ещё не понимая смысла, но сказал сам себе — я всесилен. И в этот самый момент даже природа стала подчиняться сознанию той своей части, которую она сама породила, то есть природа стала подчиняться сознанию своего отдельного биологического вида. Кроманьонцы тысячи раз повторяли определенный ритуал, например, кидали копья в нарисованных зверей и в день охоты, в дополнение к своим охотничьим навыкам получали одно волшебное качество — уверенность в своих силах. А уверенный человек, совершенно логично, показывает лучшие результаты в любом деле. Лучшие результаты лишний раз убеждали людей в действенности новой методики, тем самым, опять увеличивая ту самую уверенность и, как следствие, охота становилась ещё успешнее. И так по кругу, по бесконечности. День за днем, год за годом, реальность становилась чем-то управляемым, чем-то вторичным, чем-то ЗАВИСИМЫМ. Пусть пока ещё только в головах древних людей, но это уже не имело никакого значения. Факт остается фактом. С момента рисования первого наскального рисунка, с момента рождения живописи, видимой реальностью стало возможно управлять и управлять достаточно легко, — Агафья Тихоновна закончила громко и чётко, — управлять реальностью посредством каких-то ритуалов, каких-то обрядов и таинств, управлять реальными процессами посредством выдуманных церемоний. Теперь вы понимаете всю важность данного действия?

— Да, понимаю, — я действительно понимал насколько важным было то, о чём говорила акула, — в этот момент зародились все верования и религии, в этот момент появились жрецы и шаманы. В этот самый момент в жизнь древних людей вошла самая настоящая магия. Пришло волшебство, чудодейство. Мир стал более предсказуем, а значит — и менее опасен.

— И что немаловажно, — акула перебила меня, — эта магия работала! Реальность на самом деле, каким-то невероятным способом, стала подчиняться вымыслу. Даже, если это происходило только в головах древних людей — это было зарождение новой эпохи, это было рождение нового человека. И этот новый человек стал развиваться уже по новому, отличному от всех других пути. Человек стал уметь абстрактно мыслить. Человек, хоть и в своих мыслях, но стал единственным властелином всей планеты!

— Вы совершенно правы, — только и смог произнести я, — вы совершенно правы.

— И ещё, — Агафья Тихоновна внимательно посмотрела прямо мне в глаза, — с развитием наскальной живописи, с течением времени — некоторые рисунки получали всё больше и больше мелких деталей, а некоторые стали всё более схематичны и абстрактны. И, в конце концов…

— В конце концов, первые превратились в искусство, — перебил я Агафью Тихоновну, — правильно?

— Да, — подтвердила акула, — правильно. А схематичное изображение чем стало?

— Алфавитом? — неуверенно спросил я.

— Алфавитом тоже. Но был ещё один момент. Очень важный момент…

— Какой?

— Я подскажу, — в наш разговор внезапно вмешался Артак, — ведь тебе нужна помощь?

— Не отказался бы.

— Тебе ничего не напоминает такая фраза: «предположим, что эти три точки обозначают лошадь…», — дракон улыбался, видя что я пока ещё не понимаю к чему он клонит.

Я отрицательно помахал головой.

— А такая: «пусть Х обозначает количество коров…»

— Математика! — чуть не вскричал я! — Математика! Схематичное изображение со временем превратилось в математику!

— Да, — Артак был доволен моей сообразительностью, — да, именно так. Схематичное изображение чего бы то ни было превратилось в письменность с одной стороны, и в математику с другой. Но что это значит для нас?

— Что?

— Весь этот мир, — Артак расправил крылья, показывая ими в разные стороны, — весь этот мир — порождение магии. Плод самого настоящего волшебства. Волшебство правит этим миром посредством своих самых важных инструментов — и инструменты эти — Слово и Цифра. Нужно ли продолжать? — дракон засмеялся глубоко и долго, — с тех самых пор, когда игра света или камня подсказала древнему человеку возможность изображения трехмерной реальности в двухмерном пространстве — мир стал волшебным, но предсказуемым. Миром стало возможно управлять. Вот, собственно, и всё, — Артак прокашлялся, — и уж конечно, тот биологический вид, который умеет управлять реальностью, с легкостью одержит победу над любым другим видом, даже превосходящим его по численности и силе. Ведь теперь на стороне одного вида, то есть, на стороне кроманьонцев, была самая настоящая магия. И неандертальцам, впрочем как и всем остальным, ответить было нечем, кроме разрозненных частей той реальности, которой уже управляли кроманьонцы. Неандертальцы, как и все остальные животные стали жить в управляемом кроманьонцем мире, и их богом стал сам кроманьонец — единственное живое существо на планете Земля, посредством которого природа смогла наконец-то осознать саму себя, и глянуть на себя своими же глазами. Природа, пока ещё используя единственный доступный ей способ — способ случайного попадания, способ перебора миллионов, а то и миллиардов возможных вариантов — природе наконец-то удалось сотворить самое обыкновенное зеркало, каким являлся рисующий кроманьонец, научившийся изображать картинки на поверхности скалы, и в это самое зеркало она, природа, посмотрела глазами того же самого древнего кроманьонца. Природе, методом проб и ошибок, удалось создать нечто, способное осознать самое себя, создать нечто, способное осознать и её саму. А осознать возможно только то, чем являешься сам, и стало быть, кроманьонец и был точной копией самой природы. Конечно, не визуальной, глазной копией, но копией сознательной — мысленной прорисовкой, мысленным штрихом, одним лишь мазком природной кисти на огромном полотне всего мироздания! Кроманьонец был тем мазком, который смог осознать всё полотно на которое его нанесли, осознать его цельность и неделимость, осознать его совершенность и завершённость, осознать его природу…