Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— И этот ключ…

— Этот ключ в состоянии открыть дверь вашего познания шире любого придуманного или существующего горизонта или же, наоборот, запереть ваше познание на самый крепкий замок, ибо это единственное, чем природа может ограничить ваше на неё влияние — это ограничить ваши знания — заменить бесконечный поток света на узкую, едва различимую глазу его полосочку. Предоставить вам столько света, чтобы его хватило лишь на выживание — на ваше биологическое выживание… Не более того.

Я задумчиво посмотрел на Агафью Тихоновну и переспросил:

— Значит путь только один? И последовательность этого пути тоже?

— Да, — Агафья Тихоновна кивнула своей большой серой головой, — да. Сначала вы становитесь лучше и умнее, и только потом вам открываются новые пути и новые возможности. Другой дороги нет.

— Я уже понял. Получить знания авансом не получится ни при каких обстоятельствах.

— Именно так, — Агафья Тихоновна ещё раз утвердительно кивнула, — именно так… Природе непонятна сама система авансовых платежей, — акула засмеялась, — когда действия ещё нет, но его следствие уже проявляется…

Агафья Тихоновна внимательно посмотрела на меня своими черными лакированными глазами и, видимо, приняв какое-то, одной ей известное решение, вдруг произнесла:

— Знаете ли вы как человек стал человеком? Именно таким человеком, каким мы его привыкли видеть в современности?

— Что вы имеете в виду? — я сразу не понял вопроса.

— Был такой период в эволюции человечества, я имею в виду — человечества, как биологического вида, — акула уточнила, но надо сказать, её уточнение мне не очень помогло, — так вот, был такой период, когда кроманьонцы, а они были менее сильными, чем неандертальцы, просто жили в один и тот же временной период — и значит энергия времени у них была одна и та же — так вот, эти самые кроманьонцы одержали над неандертальцами верх — и в способностях, и в следующих за ними возможностях, и конечно же — в распространении вида — в его выживаемости и размножении. Хотя неандертальцы были много сильнее и выносливее кроманьонцев, на планете стали править именно кроманьонцы. И любой современный человек — это потомок кроманьонца.

— Мне это неизвестно, — проговорил я и замолчал в ожидании продолжения, — точнее, конечно, я что-то слышал о древних людях, но никогда не углублялся в подробности.

— Кроманьонцы, в отличие от неандертальцев, обладали одной волшебной, — акула хитро посмотрела на дракона, потом перевела взгляд на меня, — именно волшебной, я не зря употребила это слово, способностью. Их сознание умело то, чего не умело сознание неандертальцев. Их сознание умело то, чего не умело ни одно другое сознание ни одного из живущих биологических видов планеты Земля.

Я затаил дыхание в ожидании продолжения.

Агафья Тихоновна тем временем продолжала:

— Представьте, например, лошадку. Обыкновенную лошадку, которых тысячи. Лошадка стоит на пригорке и вдруг видит другую лошадку. Что она делает при этом нам совершенно неважно, нам важно то, что происходит у неё в голове, — акула склонила свою большую и умную голову немного вниз и посмотрела на меня внимательно, — а в голове у неё происходит следующее — лошадка понимает, она отдаёт себе отчёт в том, что видит точно такую же лошадку — и лошадка осознает это очень чётко и однозначно. Определенно, она осознаёт это однозначно. Без вариантов.

Я молча кивнул головой.

— При это совершенно неважно, знает ли эта лошадка как выглядит она сама, ведь лошадка не смотрится по утрам в зеркало, — Агафья Тихоновна тихонько рассмеялась, — это для нас совершенно неважно. Важно то, что лошадка, какими-то доступными ей органами чувств совершенно точно определяет что перед ней представитель её собственного вида. Она использует видимый ей визуальный образ лошадки и говорит себе — передо мной такая же лошадка как и я. Но при этом та же самая лошадка никогда не сможет определить представителя своего вида, например, на наскальном рисунке. Для неё любой рисунок будет простым набором линий и точек, не более того. Это будет рисунок, не несущий в себе никакого образа. Это понятно?

— Да, — я утвердительно кивнул.

— Такими же самыми мозговыми качествами, как и лошадка, обладает и неандерталец, — добавила Агафья Тихоновна, — он точно так же не поймет то, что нарисовано на скале, однако с легкостью различит любое животное, как и себя самого, в живой природе.

— Да, да, я понимаю, — я вдруг рассмеялся и добавил:

— Простите мне мой смех, но я уже тоже потерял всяческую ориентацию. Точно как лошадка, видящая рисунок на скале!

— Что вы имеете в виду?

— Например — я, хоть и обладаю мозгом развитого кроманьонца, — я опять засмеялся, — но никак не могу определить, сплю я или бодрствую. Как эта бедная лошадка, смотрящая на рисунок и не понимающая смысла нарисованного.

Агафья Тихоновна рассмеялась вместе со мной.

— Ах, перестаньте! Смысл-то вы понимаете. А насчет сна… Вот вы заметили что когда спишь — снится или совсем ничего или что-то очень интересное? — акула дождалась пока я утвердительно кивнул и продолжила:

— Точно так же необходимо и жить! Или ничего или что-то интересное! И в таком случае совершенно неважно спите вы или бодрствуете — вся ваша жизнь приобретает волшебство сна, а сон — лишь утверждает и подчеркивает торжество жизни! — Агафья Тихоновна скользнула взглядом по Артаку и опять повернулась ко мне.

— Но я отвлеклась. И вот, представьте, совершенно случайно, однажды, ранним утром или закатным вечером — неважно, но один из кроманьонцев увидел на стене пещеры загадочную игру солнечного света или света от костра, разведенного в пещере. Или, возможно, ломаные линии камня напомнили ему очертания какого-то животного, дерева или его самого. Нам это точно неизвестно, да и узнать никак не получится, но это совсем неважно. Кроманьонец подошёл к скале и обвел эти линии — камня ли, света ли — всё равно, обвел их куском угля из костра — обвёл жирно, чёрно — таким образом усилив, выделив их зрительно на фоне всего остального, — Агафья Тихоновна продолжала на меня смотреть немного искоса, и словно улыбаясь, — представили? — спросила она и замолчала в ожидании ответа.

— Да, вполне, — тихо ответил я.

— Кроманьонец нарисовал на скале свой первый рисунок, и пусть это будет, например, наша лошадка, — Агафья Тихоновна немного помолчала, подчёркивая важность момента, — и именно этот — самый первый и пока ещё единственный рисунок на камне дал кроманьонцам то решающее преимущество, благодаря которому они смогли выжить, и что немаловажно — одержать победу и в выживании, и в превосходстве, и в силе над любым другим видом, населяющим в то время планету Земля, — она закончила, замолчала и просто наблюдала за моей реакцией.