Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— А почему же мы стареем?

— Разве? — Артак внимательно посмотрел на своё отражение в зеркальный пол, — разве стареем? Не замечал…

— Люди стареют.

— Люди стареют от незнания, — негромко изрёк мой любимый дракон, — ибо как только человек погружается в знание — старость исчезает как миф и отправляется на полку с легендами, где ей, собственно, самое место.

— Но люди умирают от старости.

— От старости умирают их тела, — добавила Агафья Тихоновна, — всего лишь тела, и по сути, это действие — умирать — ничем не отличается от того действия, в котором вы стрижете волосы или ногти, — акула кивнула головой в подтверждение сказанного, — когда прошло их время — волосы и ногти умирают. Причём по вашей собственной воле — вы их просто-напросто состригаете. Но вы-то сами остаётесь! Вы-то остаётесь! И с вашим телом происходит примерно то же самое, только в более внушительном масштабе. Когда приходит его время — его просто-напросто состригают.

— И уже не по моей воле, — добавил я.

— По вашей! — исправил меня Артак! — По вашей воле! Конечно, если вы — это действительно вы. То есть, если вам удалось отыскать себя под миллионами слоёв той чепухи, которой покрыта личность человека; если вам удалось добраться до своей сути, если вы смогли определить свой центр. По сути — именно для этого и даётся человеку этот ребус — всезнающее, но молчаливое тело. Ребус, который необходимо разгадать пока сам ребус жив, то есть, в течение жизни этого самого тела. Иначе, без этой необходимости, оно было бы просто-напросто невостребованным, — рассмеялся опять дракон, — потому что мало кто любит решать ребусы. Особенно, когда не только их разгадка, но и сам факт существования этого ребуса скрыт под толстым слоем иллюзий, которые с радостью предоставляют человеку его мозг и его чувства, по своему трактуемые этим самым мозгом.

— Значит, ответ всегда внутри?

— Конечно, — почти хором ответили мои звери, — любой ответ внутри вас. И путь к нему — неспешное размышление.

— А если…

— Не надо «если»… — перебил меня Артак, — для того, чтобы познать себя, для того чтобы познать весь мир — совсем не обязательно становиться учёным мужем и хранить в голове миллионы формул и накапливать всё то, что человечество зовёт интеллектом. Для того чтобы познать весь мир — необходимо просто познать самого себя — слой за слоем, напыление за напылением, качество за качеством. Ваши чувства будут вашими маяками, а ваши действия станут служить вам вёслами. И потихоньку добравшись до своей самой центральной точки — вы будете поражены тем бесконечно правильным и абсолютно логичным, тем математически точным видом, который откроется вам оттуда. Видом на самого себя, ибо вы внутри. И тогда вы сами начнёте понимать что весь мир — не более чем вы сами. Опять-таки, ибо вы внутри мира, как и внутри тела. И ваше тело — всего лишь маленькая загадка, по сравнению с загадкой большой. Но загадка, имеющая точно такую же отгадку, точно такой же ответ. И изучить мир возможно, но лишь изучив себя. И интеллект человеческий — это не просто набор формул и энциклопедических знаний — это прежде всего возможность формулировать своё, опираясь на энциклопедические знания; это оперировать абстракциями, а если быть ещё точнее — то это возможность производить синтез, соединять эти абстракции; это способность соединять совершенно противоположные вещи, каждый раз создавая при этом новые реальности. Вот что значит человеческий интеллект, и вот его основное различие от интеллекта животного, инстинктивного. Человек способен творить, а животное — нет. И в процессе этого творения человек создает нечто абсолютно новое, но такое новое, которое он знает уже изнутри, и в котором он знает каждую пылинку, каждый нюанс. Знает целиком, знает полностью. Тогда и только тогда, через это своё новое и цельное творение человек в состоянии познать всё остальное, ибо суть у всех творений одна и сделаны они одинаково. И если вы разобрались со своим — можно с лёгкостью разобраться и с чужим, потому что и одно и другое — абсолютно тождественно.

Я пораженно молчал, не в силах вымолвить ни единого слова. Мои мысли бегали туда-сюда — то обгоняли время, то отставали от него, то бежали нога в ногу. Мои мысли вели свой собственный отсчёт, уже независимый от времени, ибо мысль человеческая — это такой вид материи, который не замечает бег этого запутаннейшего из измерений и, следовательно, мысли не подвластны ни временным хитростям и уловкам, ни их действиям и влиянию.

— Да, да, — согласился с моими мысленными доводами Артак, — вы совершенно правы, мысль человека способна как обогнать это непоседливое время, так и законсервировать его. Мысль — субстанция иного порядка. Мысль — совершенна. А для времени — убийственно-совершенна.

Агафья Тихоновна с любопытством разглядывала меня. Наверное, её интересовал мой новый драконий облик. А может быть и что-то ещё, пока мне не известное.

— Скажите, а что вы испытали когда дыхнули пламенем?

— Ничего особенного, — ответил я быстро, не задумываясь, — просто мне казалось что это произойдёт как-то… Как-то… — я не мог подобрать нужного слова.

— Что произойдёт? Ваше превращение?

— Да, — согласился я, — я думал что оно произойдёт как-то заметнее, как-то внушительнее и более впечатляюще. Как-то врежется в память.

— Память необходима только там, где есть время, — глубокомысленно изрекла Агафья Тихоновна, — сейчас в ней нет необходимости, — акула кивнула на белую материю пожираемого пространства, — сейчас всё происходит сразу, в одно мгновение, в один миг. И помнить тут совершенно нечего.

— И правда, — я не переставал изумляться пока ещё новой для меня реальности, которая была новой абсолютно во всём, новой даже в моих привычных ощущениях…

Память потеряла свою актуальность. Не было больше прошлого, не было будущего, а был лишь один необъятный миг настоящего — миг, огромный как мир.

— А поняли ли вы, что это за пламя? — спросила Агафья Тихоновна, и уточнила, — пламя, которым вы дыхнули на ткань.

— Не знаю, — я показательно равнодушно пожал плечами, — пламя как пламя. Разве огонь может быть чем-то ещё?

— Ха-ха-ха, — засмеялась акула, — люди называют это пламя точкой отсчёта.

— Что? — не понял я.

— Пламя. — Теперь уже равнодушной старалась казаться акула.

— Точкой отсчёта? — я задумался. — Постойте, постойте…

— Да, да, да, — подытожил Артак, — да. Это и было то, что люди называют Большой Взрыв.

Я ахнул.

— Не правда ли, просто? — добавил Артак и громко засмеялся, приподнимая голову вверх.

Я засмеялся в ответ и обнаружил что такова анатомическая особенность драконьего тела — смеяться, запрокидывая голову высоко вверх. Так было много легче смеяться, можно даже сказать, что смеяться дОлжно лишь запрокинув голову вверх и полностью отдавшись всепоглощающей радости. Тогда и смех выходит искренним и лёгким.