Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Но теперь вы понимаете? — Артак возвышался надо мной как гора, — гораздо разумнее было бы принять за аксиому то что в этом мире всё, абсолютно всё, двойственно — как Инь и Ян, как небо и земля, как свет и тьма, как жара и холод… И в этой двойственности и заключено единство. А существование пространства без времени с этой точки зрения вообще абсурдно. Ведь если существует ваше сердце, а само существование сердца равносильно его нормальному функционированию, иначе это будет уже не сердце, а просто кусок гниющего мяса — то сразу должна существовать и кровь, наполняющая и питающая его. И наоборот — если есть кровь, которая, в свою очередь, является кровью только в случае выполнения ею своих прямых функций, возложенных на неё природой, иначе это будут просто растворенные в воде элементы — то должно быть и то, что эта кровь питает и чьё существование поддерживает — живое сердце и живая плоть. И сердце, в свою очередь, будет сокращаться и проталкивать через себя эту кровь, неся с ее потоком, возможно, саму жизнь. Ведь существование одного без другого нивелирует сам смысл этого существования, понимаете? Сердце становится куском мяса, а кровь в нем — сырьем для кровяной колбасы, не более. Теряется смысл, а следовательно, теряется и необходимость в самом процессе.

— В процессе?

— Жизнь — это процесс, наполненный смыслом. Иначе это нельзя назвать жизнью.

— Я понимаю. Точнее, мне кажется, что я вот-вот пойму всё до конца…

Артак молча кивнул, не комментируя, но соглашаясь.

— Подумайте сами — если существуют расстояния, то должно быть и время, чтобы их можно было покрыть неспешным шагом. А если существует время, то должно быть и что-то, что могло бы в этом времени изменяться, ведь так? И пространство и время — едины в самой сути своего существования — они едины своим общим смыслом — как кровь и сердце, как воздух и легкие, как кожа и тело. Пространство и время — как холод и жара — противоположные по своей сути, но находящиеся на единой температурной шкале сущности. Они служат одной общей цели — поддерживают существование того, что вы называете миром. И если уж вам так необходимо определить первоисточник, просто вспомните о том что всё — едино. Как два полюса магнита, заключенного в одном бруске, — Артак засмеялся, но резко оборвал свой смех и добавил:

— Даже в вашей, горячо любимой математике, числа делятся на четные и нечетные, на положительные и отрицательные, а числовые ряды могут сходиться и расходиться. Такова философия данного мира — и её изюминка — двойственность. Не стоит пытаться определить что было первым, — дракон глубоко вздохнул, словно эта особенность человечества — пытаться познать первичное, исходное, основное, его очень сильно огорчала, — мир существует не только как вдох, но и как выдох, оп простирается не только направо, но и налево. И вдох и выдох — цельное действие, называемое дыханием, и справа и слева, как и сверху и снизу — цельное пространство, которое соединяет в своей линии только вымышленный горизонт. Вселенная равнозначна и сверху и снизу, она совершенно одинакова как впереди от вас, так и позади, — дракон ласково прикоснулся к моему лицу, — теперь вы понимаете?

Я упорно молчал, но в моей голове происходили странные вещи. Мысли, лихорадочно сменяли одна другую, и в большинстве своем они были противоречивы, каждая следующая мысль с легкостью могла опровергать, да и не только могла, но и с радостью это делала — она отрицала, топтала предыдущую.

Но что было действительно странно — каждая из этих мыслей, если бы она была высказана отдельно от потока, если бы потеряла свою противоречивость со своей предыдущей или следующей за ней соседкой — была бы абсолютно верна и несокрушима, несмотря на то, что они — мысли, часто находились в абсолютном противоречии друг с другом.

И именно поэтому всё, что бы ни пришло в человеческую голову — в глобальном масштабе — в масштабе Вселенной, было верным и правильным, и сама эта двойственность природы была и не двойственностью вовсе, а всего лишь изюминкой восприятия её человеческим мозгом. Не человеком даже, а его мозгом, ибо человек в состоянии познать и высшие материи. Правда, органы восприятия для этого придётся отрастить новые.

Отрастить ли? Возможно, просто заметить их и начать пользоваться? И одно осознание изюминки природной двойственности подтверждало, казалось бы, парадоксальную идею — всё что существует — существует по своему праву, в своём праве и благодаря этому праву.

И всё что существует — верно и правильно.

Потому что сама природа разбросала все свои возможности и вероятности, заключила их между двумя, отрицающими друг друга противоречиями, оставила их между небом и землей, совершив этим своим действием, казалось бы, невозможное — природа сделала возможным и верным абсолютно всё существующее. И что бы вам ни пришло в голову — знайте — это верно. Что бы вы не решили сделать, помните — это правильно.

Артак смотрел на меня с улыбкой. Конечно, он не мог не знать, не мог не попробовать, не прочувствовать, он не мог не вкусить ту кашу, которая варилась в моём мозгу. Не мог мой любимый дракон не участвовать в самом процессе готовки, ибо сам Артак и был одновременно, единолично — и кашей и поваром.

Он был един в своей собственной двойственности.

Он помешивал мои мысли большой ложкой действительности, он и был этими самими мыслями; дракон испытывал мои логические и часто несмешиваемые противоречия, находящиеся, если говорить языком математики — от минус бесконечности до неё же, но в плюсе; Артак был горизонтом, охватывающим и соединяющим всё сущее слева направо и снизу вверх.

Он был разделён и он был тем, кто разделяет, но он был цельный.

Цельный как ненадкусанное яблоко.

Цельный, как взгляд, способный одновременно охватить весь мир…

Какая же скорость должна быть у этого взгляда? Конечна ли она? Измерима ли?

Самим своим существованием Артак каждый раз демонстрировал одно и тоже — всё противоположное по своей глубинной, видной только внутреннему зрению сути на самом деле является абсолютно одинаковым.

И чем дальше противоположности находятся друг от друга по воображаемой линии горизонта — тем более они схожи; схожи, как два надетых на человека сапога, шагающего из начала мира в его конец; и шаг такого человека длиною в весь мир, а отличие надетых на разные ноги сапог, разнесенных в противоположные части Вселенной — всего лишь зеркальное, отражающее.

Это утверждение верно как для привычного человеку физического мира — ведь зеркало точно копирует то, что ему покажет свет, так и для непривычного ему, но не менее реального — мира мыслей, мира поступков и действий.