Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

И бог этот будет не мифичен, не религиозен, он не будет ни добрым отцом, посылающим награду, не будет он также и строгим родителем, карающим за непослушание.

Этот бог этот будет самым что ни на есть реальным богом — он будет и наградой и карой, он будет единой субстанцией, охватывающей все мироздание, он будет той великой душой, которая вмешает в себя все возможные награды и наказания, все возможные противоположности, все существующие различия — все тона, весь свет, весь мир.

И душа его будет великой, ведь великодушие — это качество исключительно Богов…

Артак подождал пока шквал мыслей в моей голове немного уляжется, но даже когда мозговая волна, переходящая в шторм, спала, даже когда ветер от моих крыльев-мыслей немного утих, когда этот мысленный тайфун подошел к своему логическому завершению и стал напоминать скорее лёгкий, весенний ветерок — дракон продолжал молчать.

Видимо, он предоставлял мне ещё одну возможность обдумать всё сказанное и несказанное, всё понятое и не очень, всё материальное и духовное, даже всё то, что человеческий мозг ошибочно считает нереальным, впрочем, как и всё остальное — действительно нереальное — материальное.

Молчал и я, не торопясь разбирая внутри своей головы завалы классического знания, которое питало собой эволюцию всего человечества, иногда органично дополняя уже существующие постулаты любви и милосердия, иногда вопреки им, а иногда, и вопреки всему существующему здравому смыслу. Мы молчали, погруженные каждый в себя, я — в свои мысли, а они — он — в меня; молчали, погруженные друг в друга, молчали, намертво сцепившись в мысленном пространстве и в иллюзорном времени, молчали, пока это молчание не стало тягостным и неприемлемым для обоих.

Молчали, пока молчалось.

Дракон нарушил беззвучный паритет первым:

— Ваш мир, вся ваша Вселенная подобна дню и ночи, и если с одной её стороны приходит день с его светом, то с другой — наступает ночь и покрывает мир тьмой. И знаешь, — дракон усмехнулся, — ночью так легко заметен свет и светлые люди! Ночью отличить свет от тьмы много легче чем днём, — Артак многозначительно усмехнулся, словно точно знал то, о чём говорит, — это закон человеческой жизни. В тёмные времена светлые люди так легко различимы на фоне общей и беспросветной тьмы. Этим людям негде спрятаться. Их внутренний свет всегда укажет на то место, где они находятся.

— А так уж необходимо прятаться? Ведь ничего плохого они не сделали…

— Да, но в тёмное время суток сам свет считается злом, — Артак тяжело вздохнул.

— Я понимаю…

— Если отвлечься от восприятия человеческих глаз, если приблизиться к восприятию души человеческой — тогда и день и ночь распространяют столь похожее, столь неразличимо разное сияние, что путаница вполне может происходить. Да она, собственно, и происходит. Всё, что может произойти — обязательно происходит. Вероятность определяется возможностью. И если эта возможность сливается с причиной чего бы то ни было — всё что может случиться — случается! Вот и с временем и пространством почти тоже самое, — Артак повел плечами, словно сбросив невидимый груз, — время, при необходимости, может перетекать в материю, то есть в само пространство, в точности так же, как и день, в свой час, плавно сменяется ночью. Пространство, в свою очередь, кропотливо, без устали и перерыва на обед, превращается в самое обыкновенное время, которое тут же расходуется на воплощение необходимых вероятностей. Но если есть нужные причины, если есть такая необходимость — время может остаться и самим собой — хоть и непонятной человеку субстанцией, но чистой, стерильной, незамутненной энергией. Ведь только благодаря ему, благодаря времени, это самое пространство и можно постичь. Или хотя бы приблизиться к его постижению. Иногда пространство само превращается во время — в энергию, которая позволяет человеку выжить в этом самом пространстве. И количество этой энергии, то есть количество отпущенного человеку времени строго регламентировано и предопределено. Предопределено причинами возникновения всего сущего.

— Как вы сказали?

— Я сказал что пространство, как заботливая мать, всегда готово отрезать от себя кусок и сотворить из него необходимое количество времени, которое оно с радостью предоставит в ваше полное и безвозвратное распоряжение.

— Ого!

— А как вы думали! — дракон рассмеялся, — ночь всегда сменяется днём, а день неотвратимо уступает место ночи. Так и с любой материей, находящейся в этом пространстве, которую человек в состоянии увидеть, так и с самим пространством, которое он увидеть не в состоянии, — Артак перестал смеяться, — так и со временем, которое он не может не только увидеть, но и ощутить. Подумайте сами, — Артак погладил меня по голове, — где-то внутри вас, где-то внутри каждого, внутри любого человека находится что-то неуловимое, что-то необъяснимое и вечное, находится что-то безвременное, и даже больше того — вневременное. И это что-то не в состоянии измениться в течение всей жизни человеческого тела, скажу более, оно не в состоянии измениться вообще — оно недвижимо, а раз недвижимо, то — мертво, если хотите. Но нет ничего живее этого чего-то и это неуловимое нечто каждый человек способен ощутить в себе самом.

— Каждый?

— Каждый без исключения. Спросите любого, — Артак вздохнул, но не тяжело, а скорее томительно и немного скорбя, словно жалея о нежелании людей проникнуть в смысл, насладиться причиной существования самого себя.

Вздохнул так что стало понятно что он и сам с нетерпением ждал этого проникновения или хотя бы стремления к нему.

— И кого бы вы ни спросили — ответ будет один. В любом человеке, даже в человеке преклонных лет, всё также живет играющий ребенок, и никуда он не делся, да и деться он никуда не может — ибо некуда и негде спрятаться от самого себя. И будет этот ребёнок с любым из людей до самого их последнего часа. И состояние этого ребенка незыблемо и неизменно, в него невозможно проникнуть, его невозможно нарушить, и никак нельзя изменить. По крайней мере, нельзя нарушить оттуда, где, в своем большинстве, находятся люди. Оно, это вечное состояние, существует, а если быть точным, то только оно и существует в реальности. Только оно! Только оно действительно! Оно существует без всяких причин и следствий, оно существует без напоминаний. И, соответственно — только оно и может быть важным.

— Вы правы, — я просто согласился с драконом, не найдя в себе ни сил, ни желания, а главное — ни единого аргумента возразить.

И мой собственный, вечный и незыблемый человеческий детёныш, сидящий где-то в глубине моей сути, также как и я, с радостью кивнул уже своей головой, выражая, тем самым, свое полное согласие со мной внешним. Так оно и витало в пространстве — это невидимое согласие — моё с драконом, и моей сути со мной. И не было во всём мире ни лучше, ни честнее этого чувства.