Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

Сейчас мысли о звонке его раздражали. То есть, брать с собой Женю точно не надо, это он понимает. Но хорошо бы перед поездкой им просто поговорить. Доброе утро там, все такое. Услышать ее голос и как смеется (в ушах вместо хрипловатого голоса девочки зазвучал насмешливый — Капчи, насчет втюрился наш Смола, аха-ха, и Женька насупил брови), но звонить самому и попадать на чужие номера совсем не хотелось.

Надевая кроссовки, и нарочно медленно копаясь со шнурками, Женька решил, если она позвонит сама, значит, все у них будет супер, и вообще все вокруг хорошо. А если не позвонит… Ну, он же не полный дурак, загадывать как девчонка. Все равно все будет хорошо! И он неприязненно посмотрел на мобильник, суя его в карман, но тут же вытаскивая — проверить, включен ли звук.

И решаясь, открыл последнюю смску, чтобы набрать номер девочки, потому что в списке звонков и контактов его снова не оказалось.

Слушая длинные гудки и мрачнея все больше, гладил по спине Боцмана, который топтался на тумбе, выгибаясь и помуркивая. Но через десяток гудков в трубке щелкнуло, соединяясь. У Женьки пересохло во рту, и он себя быстро обругал, мысленно, конечно. Тоже мне, пикапер нещасный, разок поцеловались, а ведет себя, как будто вообще в первый раз…

— Соларис, — глубоким женским голосом сказал в ухо мобильник, — я к кому обращаюсь, Кай-Соларис-Фейе-Нот? Ты уже сообщила правду своему очередному цыпленочку?

Женька сглотнул пересохшим ртом. Цыплята, дразнил Отан Женю, весенние цыплята. И голосом тянул эдак противненько. Нужно бы срочно отключиться. Не слушать.

— А между тем, двадцать из сорока уже миновали. Ты хочешь держать щенка в неведении все отпущенное вам время?

Из далекого далека мобильной связи, через треск и шуршание донесся ответ, но ни слова понять Женька не успел — на тумбе затрезвонил домашний телефон, так внезапно, что подскочил даже Боцман, метнувшись на пол и исчезая в маминой комнате.

Слушая одним ухом тишину в мобильнике, Женька сорвал кругленькую трубку.

— Але!

После небольшого молчания трубка осведомилась мужским, несколько удивленным голосом:

— А Лариса дома?

— Лариса Анатольевна? — по наитию уточнил Женька, глядя на экран своего телефона, вот же чучмек, от неожиданности отключил звонок.

В трубке хмыкнули.

— Ну… да. Так дома?

— На работе. А кто спрашивает?

— А с кем я говорю? — парировал голос.

Женька стал заводиться от нелепости ситуации. Мало того, что оторвал его от важного звонка (да подслушивал ты, язвительно подсказал внутренний голос), мало того, что сам не представился, как оно требуется. Так еще и возникает.

— Неважно, — заявил он собеседнику, — а что?

— А когда она будет?

— Не в курсе.

В ответ трубка коротко запищала.

На мягкое осеннее солнце Женька вышел в препаршивом настроении. А все эта — с цыплятами. Он узнал голос в телефоне. Точно таким она спрашивала про вечерний чай, как будто не натворила дел, перевернув все побережье. Знает он таких дамочек, если бы Ана была поумнее, была бы такая же — сперва наворотит, а после — овечка невинная и ничего ей кроме себя неважно. В данном случае Женьку бесило то, что неважным для ледяной дамы оказывался он сам. Говорит о нем, будто он вещь. Да еще во множественном числе. Цыплята… и причем тут цыплята вообще?

Про то, что эта куды-там снежная королева обозвала его щенком, он решил не думать, чтобы совсем не взбеситься. И ладно, сам дурак, не нужно было звонить. Все равно ехать на Маяк самому. Так решил ведь.

Но, сидя в полупустой маршрутке, все равно еще полдороги обижался, пытаясь собрать в голове мысли и расставить все по местам. Потом, вздохнув, понял, не очень-то расставлялось, тем более, события последних дней были такими разными, сильными, сверкающими, что воспоминания о них тоже переворачивали с ног на голову всю его логику.

А подъезжая, он думал уже про Капчу и странное поведение друга.

На остановке, торчащей на самом краю самой крайней улицы поселка Маячного, попытался тому дозвониться, но связь тут была совсем нехороша, проще отправиться к берегу и там, с высокого гребня холма осмотреть ожерелье каменистых бухточек. Там, где сети, сказал Капча. Ну что же, решил Женька, радуясь, что ноги после вчерашнего не болят, и от катавасии на ночном пляже остался всего лишь синяк на плече, прикрытый рубашкой, поищем сети и бедного Капчу.

Капча нашелся раньше, чем Женька разглядел на легкой зеленоватой ряби цепочку поплавков и тонкие сверху палочки ставника. Скалы ловили эхо и кидали голос выше, так что его было слышно даже с верхотуры, где посвистывал легкий ветерок и шуршала выгоревшая трава.

— А-на-на, — тоскливо выводил голос, — пшли, пшли, а ну мотай!

— Тай-тай! — доносил ветерок.

И вдруг голос накрывал звон и грохот, как будто кто-то лупил железной ложкой в днище пустой кастрюли.

— На хрен пошли, — уныло голосил невидимый Капча, и снова грохотало что-то.

А над серединной бухтой взмывали легкие белые чайки, клоня острые крылья в одну и другую сторону. Под белыми силуэтами проносились черные, вытянутые торпедами — бакланы летели низко, параллельно спокойной воде.

Женька спускался в далекую еще бухту под аккомпанемент воплей и грохота, хорошо, смягченного расстоянием. Под кроссовками скользила новенькая осенняя трава, она покрывала все тропинки, сделав их яркими зелеными линиями на светло-золотой шкуре степи. Местами на золоте сочно торчали кусты сиреневого кермека, у Жени бывают такие глаза, вспомнил Женька, когда она расстроена или сердится. Такие — ярко-фиолетовые. А когда совсем-совсем рассердилась, стали сперва голубыми, как лед, потом — темными, синими, как вечерняя туча. Капча все же дурак…

Спрыгнув на песок, перемешанный с белыми ракушками и плоскими голышами, Женька всмотрелся в расставленные на краю бухты сети. Пошел ближе, с удовольствием увязая в сухом песке и переходя к воде, где вместо песка блестели на солнце мокрые россыпи мельчайшей кремневой гальки, каждый камушек размером с маленькую горошинку. В сопливом детстве Женька нагружал этой карликовой каменной мелочью полные карманы, и ревел, когда мама вытряхивала сокровища обратно. Не понимала, как это здорово — совсем же настоящие камни, обкатанные, но крошечного размера. А главное — так много!

Хрустя шагами, вспомнил вчерашнего Костика и снова порадовался за пацана. Вот уж кому повезло — тоже сокровища, и так много. Удивительно, конечно, что большой бородатый дядька Отан понимает, в чем мелкому пацану — счастье. И хорошо, что такие взрослые хоть редко, но существуют.

От высоких мыслей Женьку отвлек новый приступ грохота и воплей.

У далекой ажурной стеночки из растянутых сетей притулилась резиновая лодка, серая, почти невидная с берега. А вот слышно того, кто, скорчившись над бортом, торчал в ней в сотне метров от берега, было очень даже прекрасно.