Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Огромная разница! — леди Маистра тоже встала, вытягивая из-за стола узкое тело, затянутое в переливающееся серебристое платье. Оказалась высокой, коснулась забранными под металлический гребень волосами сушеных листьев на ветке вишни. Длинный палец, блеснув полированным ногтем, указал на Женьку и тот поперхнулся ледяным виноградным соком.

— Мы должны найти пса и водворить его на верное место. Его место! И сделать это как можно быстрее, пока баланс не нарушился безвозвратно. Это значит, должны действовать быстро и слаженно, понимая, что делает каждый из нас. А я перестала понимать вас, мои дорогие. С тех пор, как Юджиния влюбилась в это… существо…

— Леди Маистра! — Женя выскочила из-за стола, красный стул упал, задирая ножки, за деревом всполошенно заорал французский петух Арамис и суету подхватила коза Меотида, мемекая отвратным голосом откуда-то с огорода.

— Что и требовалось доказать, — леди Маистра проводила глазами мелькнувший за деревьями линялый комбинезон и снова села, устроилась уютно, укладывая ногу на ногу.

— Если у кого-то есть план, я готова его выслушать, — милостиво обратила взгляд к Женьке.

Тот молчал, совсем растерявшись. Хотелось ответить быстро и по делу, но что? И еще, насчет того, что Женя влюбилась. В него, значит? Фигня какая-то. Из-за пустоты в голове он рассердился и совсем было открыл рот, чтобы ответить леди Маистре язвительно, насчет — не лезла бы не в свои дела. Но в голове прозвенел недавний отчаянный возглас девочки. Чинук пропал! Женька на миг представил себе, что пропал не пес, которого он совершенно не знает, а Боцман — толстый рыжий, любимый дурак. Выскочил и потерялся, вокруг все чужое, и не поймет, как вернуться… Это вот важно, а остальное — потом.

— Он сам гуляет, да? — голос хрипел, и Женька прокашлялся, повторил вопрос, — знает, куда возвращаться?

— Всегда, — Отан сокрушенно покачал головой, — Чинук умен, но, как бы тебе объяснить. Радость существования в нем зашкаливает, и может увести его туда, где… Короче, есть риск, что его поймали. И держат в плену. Сам бы он вернулся.

— Может, поранился, — не согласился Женька, — такое бывает.

Леди Маистра язвительно хохотнула. Отан потянул ее за руку, усаживая на место. Женька округлил глаза — лапища Отана, лежащая поверх узкой ладони, покрывалась морозными узорами, те переползали с места на место, замирали серо-голубой легкой татуировкой. Потом исчезли, сменяясь узором из мелких капелек.

— Жаль, — Отан вздохнул, гулко, как дунул в бочку, — ты не понимаешь, юный мастер Юджин. Самой сути не понимаешь, и боюсь, у нас нет времени ждать, когда ты задашь нужный вопрос. А рассказать тебе мы не можем, потому что условия таковы — ты спрашиваешь, и мы отвечаем.

— Да хоть щас могу спросить, — взъерепенился Женька.

— Ах, — прокомментировала леди Маистра.

— В твоем вопросе, мастер Юджин, уже должен содержаться ответ, — небольшие глаза Отана внимательно смотрели на гостя, — из чего воспоследует, что ты готов узнать истину. И не спрячешься от нее.

Женька открыл рот. И снова закрыл его. Все вопросы, что толпились в голове, показались нелепыми и ненужными. Не теми вопросами. Кто хозяин пса? Какой он породы? Часто ли убегает? Да что тут вообще происходит? И это вот, насчет, «уже начало происходить». Что начало?

— А времени совсем-совсем нету? — спросил с тоской, снова чувствуя себя, как на экзамене — «а можно, я еще подумаю»…

— Смотря на что, — прогудел Отан, по-прежнему изучая его лицо.

— Женя расстроилась, — мальчик встал, допил холодный сок, мгновенно выступивший над верхней губой капельками пота, — нехорошо это, — с упреком глянул на леди Маистру, — тем более, вы сами сказали, надо всем вместе. Я пойду, поищу ее.

Он почти ушел с полянки, когда его догнал женский голос, как тронул мокрую шею холодным пальцем, и вдруг потеплел, касаясь отросших на затылке волос.

— Поищи на обрыве. На вашем месте. Мы с Отаном будем ждать.

— А что нам еще делать, — согласно прогудел Отан, — будем. Дорогая моя Хиус, немыслимая Гальего, восхитительная Ае-Горга-Аквила-Вориус, я тут сотворил невероятного вкуса баклажанную икру, могу ли я предложить тебе…

Женька закатил глаза и, топча упругую травку, вышел из сада.

За воротами встал, оглядываясь и размышляя. Обрыв. Да за последние три недели они с Женей посетили тыщу обрывов над разными пляжами побережья! Ну ладно, не тыщу, но десяток разных мест. Обрыв с античным раскопом над пляжем Молодежки. Покатые холмы мыса Фонарь, обгрызанные мощными оползнями. Высоченный обрыв над Моряной. Каменный обрыв на мысе Ак-Бурун, сложенный из желтых пластов ракушечника, которые иногда падали плашмя, накрывая узкий пляжик у зеленой воды. Заросшие ковылем склоны Семи ветров, где так уютно и хорошо сидеть, но, если вдруг упадешь — будешь катиться до самой воды по травяной круче.

— Так, — сказал себе шепотом, прерывая мысленное перечисление, — не пойдет. Нужен такой, куда быстро. Отсюда.

И он, не оглядываясь на дом и не возвращаясь за рюкзаком, кинулся вниз по склону, петляя по узкой тропинке, туда, к огородам за провисшей на косых столбиках проволокой.

Слетел по проходу между проволок, цыкнул на лохматого мелкого собачонка, что зашелся визгливым лаем, протиснулся в узкость беленых стен, пачкая локти. Выскочил на тихую улицу и, не давая себе опомниться, рванул кокетливую стеклянную ручку на калитке, врезанной в дощатые старые ворота. Поверху ворот шло грубо вырезанное деревянное кружево и в нем посредине — фигурка почему-то белки с орехом и над белкиной ушастой башкой — эмалированная табличка с яркой семеркой.

Двор за воротами был длинным и тихим, полным закоулков, окон, крылечек, розовых кустов и клумбочек с пламенными бархатцами. На рассохшемся комоде у стены дремали кошки. Из открытого окна болтал телевизор, дальше на мощеном пространстве стоял старый жигуль с распахнутыми дверцами, из-под него торчали волосатые босые ноги. Еще дальше — как зрачок в удлиненном глазу — стояла железная водяная колонка, вмурованная толстой ногой в бетонную окружность. Брызнули от Женьки мокрые воробьи из мелкой лужи под краном.

А за колонкой рос огромный каштан. Сыпал вниз пальчатые ржавые листья и колючие скорлупы, в колыбелях которых лежали полированные коричневые орехи.

Женька обогнул дерево и увидел в проходе между двумя рядами сараек неприметную высокую калитку, заросшую ежевикой.

— Ага, — сказал себе шепотом, отодрал пару упрямых плетей и открыл, поворачивая ржавую щеколду.

Вышел, быстро оглядываясь. Улица плавно сворачивала, скрывая вид за рощицей из десятка пышных гледичий.

— Ага, — повторил Женька. Закрыл калитку, на которой блекло была выписана семерка, только это — совсем уже другой дом, на другой улице, почти в пригороде. Прошагал за поворот.