Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

За деревьями открылась ему сверкающая гладь пролива, пустырь по правую руку, за которым — вид на бухту, город и совсем маленький отсюда обелиск на горе Митридат. Дома Отана на далеком склоне не видно. Ну, разумеется.

А влево дорога шла мимо верхних участков лодочных гаражей и скрывалась в зеленой чаще старого парка.

Кивнул сам себе и помчался туда, по дороге, в парк, где после тропинок и дорожек, после шашлычных полян и скамеек на центральной аллее, деревья подходили к самому обрыву, даже внизу, на метровой полоске гальки, перемешанной с ракушками, существовали густые акациевые заросли, почти джунгли, и макушки тонких деревьев торчали у самых ног тех, кто приходил посидеть на траве обрыва, напротив древних камней причудливой формы, похожих на застывших в мелкой воде сказочных животных. Больших, как двухэтажные дома.

Стволы перекрывали сверкание воды, трава цеплялась за штанины. Отдышавшись, Женька перешел с бега на шаг, спотыкаясь о невидимые в траве камни. Вышел из мешанины стволов и веток, почти на самом краю обрыва. И пошел к их месту. Не на макушке травяного горба, а чуть ниже, где шла над обрывом узенькая белая тропка, твердая и пыльная — выбитая в известняковой толще. По ней никто не ходил — в паре мест оползень сожрал тропу, а огибать по траве был чересчур круто.

Проскальзывая подошвами, Женька спустился на десяток метров. И уселся на травяной пригорочек, рядом с девочкой, которая сидела, обхватив руками согнутые ноги. Смотрела перед собой, уложив подбородок на обтянутые потертой джинсой коленки.

— Вот, — сказал, посмотрев искоса на серьезный профиль с покрасневшим от солнца носом и рыжеватые густые ресницы.

Замолчал, тоже глядя на толстую каменную жабу размером с дом, которая поднималась над водой, опираясь на мощные лапы. Или это бульдог?

— Жень. Я спросить пришел. А вы, вообще, кто?

Спрашивая, сам понимал, что вопрос верный. По той печали, которая опустилась сверху и проникла через макушку в грудь. Потому что, спрашивая это, признавал — Отан с его чудесным домом, леди Маистра с ее ледяной насмешливостью. И — Женя, с глазами цвета лаванды под легким горным ветерком, с веснушчатыми, неровно алеющими скулами, с этим ее сколотым зубом и, конечно, специально смешной фамилией… Они — что-то другое. Не такое, как он сам.

— Мы, — сказала Женя после паузы, — мы… Ты спросил. Правильно спросил. А не догадываешься? Сам?

— Я как бы не совсем дурак. Погуглил. В самом начале, еще когда Отан насчет своего имени прикалывался. Я только плохо запомнил. Но все равно. А ссылок, между прочим, мало совсем. Прям всегда только на одну книгу. Где все собрано.

— Да? — Женя явно удивилась, повернулась, опираясь на руку. Светлые глаза потемнели, — и не стал спрашивать дальше? Я знаю эту книгу. Это — наша книга, одна из совсем немногих. Но там ведь не объясняется. Ну, мало ли — имена. У вас вот тоже бывает, как назовут.

— Вот ты и спалилась, — усмехнулся Женька, — у нас, значит. Не у вас, а у нас. Поняла теперь, почему я не стал спрашивать и вообще закрыл тему?

— Нет, — Женя покачала головой, светлые волосы послушно разлетелись, блестя солнечными точками.

Женька протянул руку, коснулся волос, бережно захватывая пальцами прядку. Прикусил губу, щурясь и стараясь держать на лице нормальное, спокойное выражение. Еще не хватало кривить губы, как девчонка. Нет, как цыпленок. Или — щенок.

— Они у тебя густющие. А летают, как будто пух одуванчика. Я не стал спрашивать, потому что боялся — все кончится, понимаешь? Отан окажется совсем не дядькой с козой Меотидой. А ты — вовсе не Женя Местечко. И волноваться, что к врачу тебя, с тобой, тоже не надо. Блин. Ясно тебе?

— Почему же кончится? — удивилась Женя, качнувшись к нему ближе, чтоб не убирал руки от волос.

— А что нет, что ли? Мы люди. А вы… Отан, — процитировал он, как запомнилось из прочитанного на самодельном небольшом сайте, — или Альтанус, сильный восточный и юго-восточный ветер, во Франции, кажется. Бывает белым и черным. Зимой несет холод и шквалы, а летом — тепло и ясную погоду. Ну, там много всего, я могу и напутать. И Норзер там есть, и Этезий. Только я, конечно, сперва не то подумал. Угу, подумал, родители фигней маялись, дали сыну имечко. Такое вот.

— А я?

— Про тебя я не стал читать, — Женька вздохнул, — и вообще, веришь, забыл напрочь, даже про Отана-Норзера. Потому что мне с вами было офигительно клево и охренительно интересно.

— Ты интересный, — сказала Женя.

— Угу. Как тыща таких же щенков, которые до меня. Да?

— Но глупый. Но в середине своей — самый правильный. Ты самая большая удача, которая может случиться с нами. С Ньердом, со мной, с Хиус-Маистрой. И еще с тысячами. С Чинуком…

— Блин, время ж идет, Жень. Спасибо, конечно, и я тебя тоже люблю.

Машинально проговорив присказку, запнулся, думая, не покраснеть бы. Пусть она думает, что это шутка.

— Это шутка, — объяснил на всякий случай, — нет, ерунда, я не то сказал. Не шутка. Ох. Давай лучше про Чинука, Жень! А почему я удача?

— Ты мне интересен, вот что я хотела сказать, — Женя продолжала, будто он не перебил ее, — а удача, потому что ты — герой.

— Чего? — он, наконец, опустил руку, вернее, она опустилась сама, — какой я герой, скажешь тоже. Я сегодня только думал, вообще нифига ж не выходит. Был бы герой, с Норисом разобрался. Капчу вытащил из проблем, вместе с Аной его дурацкой. Тебя сводил бы к врачу, обещал ведь! Я шел, так прям и думал, насчет, куды там герой.

— Не герой, который постоянно воюет, — терпеливо объяснила Женя, — есть мы, есть люди. Между нами и людьми существуют герои. Промежуточное звено.

— Мерси. За звено. Промежуточное.

— Всегда пожалуйста, мастер Юджин. Предназначение героев — верить в нас. В то, что мы существуем. И потому любая помощь героя, она становится реальной. Даже если это просто желание помочь.

Слова, по-взрослому мудро подумал Женька, слова, слова и желания. А сейчас нужна реальная помощь. Псу Чинуку, которого он никогда не видел, но кажется, вполне представляет себе, какой он. Или нет? Он даже не знает, какой тот породы…

— Жень? Скажи о Чинуке. Самое важное.

Женя отвернулась, снова разглядывая огромный камень с грубо видимой на массивных плечах башкой. По верху камня торчали черными столбиками бакланы, а в тени тулова мерцала изящным пятнышком белая цапля, отсюда — совсем крошечная.

— Он… он неостановим. Когда Чинук приходит на заснеженные равнины, его зовут Пожирателем снега, потому что никакой холод не выдерживает его радости. И снег тает за одну ночь, превращаясь в половодье. Это похоже на волшебство, люди засыпают посреди белизны, а просыпаются утром от шума воды и сверкания капель. Такой он, Чинук. Чтобы не натворил бед, нужно, чтоб рядом с ним был кто-то. Кто-то сильный и устойчивый, как Ньерд. Или неумолимый в жаре или холоде, как леди Маистра. Или мягкий. Внимательный.