Робин Хобб - Странствия Шута [Fool’s Quest]

— Мы можем перехватить их? — во мне вспыхнула надежда, когда я почуял возможность что-то сделать, а не просто топтаться на месте и мучиться. Я откинул все, что он сказал до этого. Все эти мысли могли подождать до того момента, когда я снова сожму Би в своих объятиях.

— Только если будем очень умны. Чрезвычайно умны. Это будет походить на ту игру в угадайку, которую так любят на рынке, там, где горошина прячется под одной из трех скорлупок. Мы должны решить, какой дорогой поведет их хитрость, и тогда они не пойдут по той дороге, которую мы выберем для них. А потом мы должны подумать о самой сомнительной дороге, которую они могли выбрать, и снова ее отбросим. Мы должны помешать будущему, которое они знают. Это загадка, Фитц, и у них гораздо больше знаний, чем у нас. Но кое-что у них есть, а они этого не понимают. Они могут знать, что она наш ребенок, но они понятия не имеют, как далеко мы зайдем в поисках.

Он резко замолчал. Опустив подбородок на ладонь, он повернулся лицом к огню. Пальцами он тронул губы, словно у него заболел рот. Я внимательно посмотрел на него. Шрамы на его щеках поблекли, но очертания их показались мне неправильными. Он повернулся ко мне лицом. Переливающееся золото в его глазах напоминало расплавленный металл, кипящий в горшке.

— Мне нужно будет обдумать это, Фитц. Я должен попытаться извлечь из памяти каждое пророчество или сон о нежданном сыне, который мог запомнить. И я даже не знаю, пригодится ли что-то из этого. Кто-то из них действительно сообщил о Би? Или она — случайная находка для них, сокровище, обнаруженное, когда они искали другой клад? Разобьются ли они на две группы, одна из которых поедет домой с ребенком, а вторая продолжить искать нежданного сына? И собрали ли они новые пророчества в хлеву своих Белых и полуБелых с тех пор, как мы с моим Изменяющим переделали этот мир? Полагаю, это возможно. Как мы можем перехитрить что-то подобное? Как мы перехитрим лису, которая знает все тропы и норы? Как перехитрим их, когда они кажутся способными отвести глаза любому очевидцу, способному нам помочь?

У меня мелькнула тень идеи. Прежде чем я смог осознать ее, Шут сломал хрупкую мысль.

— Иди! — двинул он пальцами. — Отдохни или навести Чейда. Мне нужно подумать в одиночестве.

Я встряхнул головой, удивляясь. За время разговора он перестал трястись, испуганный свалившимся бедствием, и почти по-королевски отпустил меня. Интересно, влияет ли кровь дракона на его настроение так же, как и на тело?

Шут кивнул, прощаясь, уже погруженный в свои мысли. Я поднялся, и на затекших от долгого сидения ногах спустился в свою комнату. Там уже побывал Эш. Все было тщательно, с недостижимой для меня точностью, прибрано. Веселый огонь в очаге ждал свежих дров. Я подкинул ему полено и сел в кресло. Я смотрел в огонь.

Шут — отец Би. Эта мысль проросла в моем сознании. Как смешно. Безумное притязание отчаявшегося человека. А она на него похожа. Иногда. Не часто. Но больше похожа на него, чем на меня. Нет же. Это невозможно, и я не стану об этом думать. Я-то знал, что отец Би — я. Я был совершенно уверен в этом. У ребенка не может быть двух отцов. А если… У сук могли рождаться щенки от разных самцов. Но Би родилась одна! Нет. У ребенка не может быть двух отцов. Всплыли непрошеные воспоминания. Дьютифул был зачат Верити, использовавшим мое тело. Значит ли это, что у Дьютифула два отца? Он такой же мой сын, как и Верити? Я бросил думать об этом.

И начал думать о кровати. Все тело болело. В голове что-то стучало. Лоб морщило, но не от мыслей. В дорожном сундуке лорда Фелдспара я отыскал зеркало. На лбу оказался смятый шов, неумело наложенный целителем. Убирать его придется долго и мучительно. Позже. Подумай о чем-то другом. О том, что еще цело.

Я решил, что пойду искать еду. Нет. Принц Фитц Чивэл не может бродить по кухням, выискивая холодное мясо или суп в котле, приготовленном для солдат. Я сел на край кровати. Или может? Кто вообще может сказать, что будет делать принц Фитц Чивэл? Я откинулся назад и уставился в потолок. Пейшенс, подумал я, не изменилась в угоду замку Баккип, и сохранила свое восхитительное, необычное «я». Тоскливая улыбка изогнула мои губы. Неудивительно, что отец так любил ее. Я никогда не думал о том, как ей удалось остаться самой собой, несмотря на все трудности жизни при дворе. Смогу ли я стать таким же свободным, как она? Смогу ли установить свои собственные правила всему замку? Я закрыл глаза, чтобы подумать об этом.

…но остров окружен магией, и только тот, кто уже побывал на нем, способен туда вернуться. Ни один чужак не найдет пути к нему. И все же, пусть редко, но рождаются бледные дети, которые, не приезжая на остров, помнят к нему дорогу, и они пристают к родителям до тех пор, пока те не отвезут их туда, где они будут медленно расти и набираться ума.

На этом острове, в замке, построенном из костей гигантов, живет белый пророк, окруженная слугами. Она предсказала все возможные концы света, и слуги ее записали каждое произносимое ею слово чернилами из крови птиц на пергаменте, выделанном из шкуры морского змея. Говорят, ее слуги питаются плотью и кровью морских змей, чтобы вспоминать прошлое далеко за пределами их собственных рождений, и это они тоже записывают.

Если чужак захочет попасть туда, ему придется найти проводника, родившегося там, и он обязательно должен взять с собой четыре подарка: один из меди, один из серебра, один из золота и один, сделанный из кости человека. Медь и золото должны быть не простыми монетами, но редкими украшениями, изготовленными умнейшим из кузнецов. С этими подарками, сложенными в мешочки черного шелка и завязанные белой лентой, путешественник должен подойти к проводнику и произнести следующее заклинание: «Медью я покупаю твою речь, серебром покупаю твои мысли, золотом покупаю твои воспоминания, а костью привязываю твое тело, чтобы ты сопровождал меня в путешествии в страну твоего рождения». И тогда проводник возьмет у ищущего четыре мешочка, заговорит с ним, вспомнит истину и приведет его в свой дом рождения.

Но даже в этом случае дорога может оказаться тяжелой, ибо хоть проводник и должен будет отвезти его в Клеррестри, но не обязан вести его короткой дорогой и разговаривать по душам.

Я вздрогнул и проснулся от мягкого постукивания. Оказывается, я лежал одетым на кровати. Свет, пробивающийся сквозь ставни, объявил о наступлении дня. Я потер лицо, пытаясь прийти в себя, и сразу же пожалел об этом — на лбу заныл кривой шов. В дверь снова постучали.

— Эш? — тихо позвал я, не сразу сообразив, что стук идет от потайной двери.