Дин Лейпек - Дракон должен умереть [СИ]

Генри так и не пришел, и они пошли в деревню, чтобы отправить гонца в Тенгейл. Ответное письмо было написано рукой леди Теннесси, и в нем сообщалось, что с Генри все в порядке, и, по ее сведениям, он сейчас находится где-то на востоке страны. К письму прилагались многочисленные подарки.

Полученные известия произвели на Джоан неожиданно положительный эффект. Потому что она разозлилась и обиделась. А ничто, как известно, так хорошо не избавляет человека от неприятных симптомов любви, как чистая и незамутненная ненависть. Ибо, имея тот же градус страстей, она совершенно не требует взаимности.

Джоан стала мрачнее и жестче, но зато перестала переживать, высматривать и страдать. Она злилась, и потому легко убедила себя, что ей вообще все равно, где Генри и что с ним. Сагр не поощрял этих мыслей, но, во-первых, и сам изрядно сердился, а во-вторых, вполне обоснованно верил, что если бы с Генри действительно что-то случилось, Джоан забыла бы про все и переживала бы за него так же искренне, как и раньше. Пока что злость помогала. И он не боролся с этим.

Становилось все холоднее, а Джоан становилась все мрачнее и молчаливее. Сагр начал опасаться, что такое состояние души плохо способствует борьбе с драконом, и потому заставлял Джоан читать невероятно заумные книги по философии и естествознанию, от которых вскипал мозг и которые поэтому были отличным отвлекающим маневром. И Джоан отвлекалась. Но не надолго. И не всегда.

А потом наконец, в самом конце осени, Генри все-таки пришел. Но когда Сагр увидел его, он не испытал никакого облегчения. Было совершенно очевидно, что с Генри происходило тоже самое, что и с девочкой, и так же очевидно, что не девочка была тому причиной. Сагр боялся, что от этого визита будет больше вреда, чем пользы. И не ошибся.

О том, что на самом деле произошло перед уходом Генри, Сагр узнал сильно позже, когда с рук Джоан уже сняли швы и повязки, и она могла выполнять ими самые простые действия. Поначалу Сагр не знал, что она до прихода Генри успела прочитать три или четыре его письма к любовнице, очень нежных, умных, тонких письма, содержавших все те слова, которые — теперь она понимала — он должен был сказать ей. Но вместо этого Генри оттолкнул ее, ясно показав при этом, кто из двоих ему дороже. А потом, на следующий день, Генри ушел, просто взял и ушел, именно в тот момент, когда она начала чувствовать себя виноватой и так хотела извиниться и помириться с ним. Но она не могла собраться с силами, а он не дал ей шанса. И теперь было совершенно очевидно, что его можно было не ждать.

Она стала превращаться просто так, на пустом месте. К счастью, Джоан все еще умела предчувствовать момент превращения, и потому каждый раз успевала выбежать из дома или отойти на безопасное расстояние. Но больше не было причины, не было никакого катализатора, которого можно было бы научиться избегать. Сагр стал подозревать, что Джоан не могла больше справляться с собой, и было совершенно непонятно, что с этим делать. О возвращении ее во дворец в таком состоянии не могло быть и речи, но Сагр стал раздумывать, нельзя ли рассчитывать на какую-либо помощь со стороны леди Теннесси. Что-то нужно было делать, и делать срочно.

И Джоан сделала. В ее оправдание Сагр мог сказать почти с полной уверенностью, что это не было спланировано. Просто однажды Джоан вышла на улицу — Сагр часто посылал ее погулять, потому что физическая нагрузка на свежем воздухе слегка улучшала ее отвратный аппетит и помогала хоть чуть-чуть развеяться. В то утро у него было еще больше причин на это, потому что ночью ей снова снился кошмар, и это всегда еще сильнее выбивало ее из колеи.

Она тихо вышла. Некоторое время было тихо, а потом раздался жуткий, душераздирающий крик. Крик дракона.

В одном смысле вся эта история оказалась, безусловно, полезной. Сагр давно уже раздумывал на тему того, что может случиться с Джоан, если кто-то попробует повредить ее здоровью или жизни. Точной уверенности у него не было, но он подозревал, что реакция должна быть похожей на то, как дракон реагирует на любую боль, только значительно сильнее. Он оказался прав.

Дракон защитил жизнь Джоан. Превращение случилось сразу же после того, как она упала со скалы — переломав себе обе руки, два ребра и получив серьезное сотрясение мозга.

Вот только превратиться обратно она уже не могла.

Ибо воля умирающего человека не может сравниться с волей дракона, стремящегося жить. Такую волю дракон поглотит даже против собственного желания, ибо им правит инстинкт — единственный инстинкт дракона, неподвластный его разуму — инстинкт самосохранения.

Дракон поглотил Джоан полностью.

И если бы Сагр выбежал на мгновение позже, он уже не успел бы вернуть ее обратно. Но крик дракона — крик боли и ужаса — был еще ее криком. Ибо драконы не знают ни боли, ни ужаса.

Он успел. Он успел вторгнуться в сознание дракона и уловить там мысли Джоан. Уловить, удержать, докричаться до нее — и заставить снова стать человеком.

Сагр был по природе спокойным и рассудительным человеком. Но попадись ему Генри в тот момент, он весьма неспокойно и нерассудительно задушил бы его голыми руками.

Первый месяц Джоан молчала. Сначала Сагр не на шутку встревожился, потому что боялся, что пережитый шок мог иметь необратимые последствия, но довольно быстро понял, что это молчание не было тупым и бессмысленным молчанием сумасшедшей. Оно было содержательным. И он надеялся, что продуктивным.

Примерно через месяц, как-то вечером, она сидела в кресле с книгой на коленях, пока он растапливал печь и собирался заняться их ужином. Краем глаза Сагр видел, что она смотрит не на страницы, а на свои руки. Потом она вдруг захлопнула книгу, отложила ее, встала и подошла к нему.

— Так, — сказала она тихо, но четко. — Хватит. Я приготовлю еду.

Они никогда не говорили с ней о том, что произошло. Но с тех пор готовила только Джоан.

Она рассказала Генри все. И как они ждали его, и как писали письмо леди Теннесси. Как она обиделась на него. Как прыгнула со скалы — потому что больше не хотела превращаться и подумала, что это может помочь. Что вместе с собой она убьет и дракона.

Дракона убить не получилось. Но, во всяком случае, превращаться Джоан перестала.

Генри продолжал жить с ними, отчасти расплачиваясь за свое долгое отсутствие, отчасти для того, чтобы отдохнуть от внешнего мира. Он дошел до деревни и отослал через леди Теннесси подробное письмо к королю о состоянии его дочери. Он мог бы поехать и отчитаться перед королем лично. Но ему очень не хотелось уезжать.

Джоан рассказала ему все — и нельзя сказать, чтобы после этого рассказа Генри почувствовал себя лучше. Только глубокое чувство раскаяния могло заставить его желать, чтобы она ему это рассказала — и Генри предпочел бы обо всем тут же забыть. Но он помнил. С наступлением лета Джоан все чаще открывала руки. И каждый раз внутри у Генри все переворачивалось и скручивалось. Иногда почти до тошноты.