Александра-К - Ненависть [СИ]

Люди возвращались в мрачном молчании, признать вчерашних врагов по меньшей мере готовыми к миру — это еще надо было сильно постараться. Да еще эти неупокоенные.

— Я приказал, чтобы погребение состоялось сразу после нашего возвращения…

Наместник вопросительно посмотрел на Ярре — это было что-то новое. Его сотник никогда не действовал так… нагло, пожалуй.

— Ладно…

Цезарион ненавидел прощания. Кучи хвалебных, льстивых, лживых слов над могилой очередных солдатиков, как напоминание о ЕГО проигрыше и поражении. Когда гибли солаты — был виноват он и только он, никто другой. Плохо выучил, не рассчитал, слишком понадеялся. Опять, и опять, и опять. Бесконечное повторение одного и того же, словно боги наказали пребыванием в безвремении… Вот только… Прежде его дома никто не ждал. А сейчас есть Мыш…

Возлюбленный Мыш пребывал в дурном настроении после того, как побыл в чулане. Поэтому Ремигий не только поцелуя не дождался, а даже простого приветствия. Правда, встретили его у ворот все, но как только он потянулся поцеловать Эйзе, тот демонстративно повернулся спиной и пошел к дому. Зато Берси порадовал — не стал жрать руки, а как взрослый прихватил лапкой за пальцы воина и что-то пропищал. Когда Наместник понял, что именно, он заржал в голос — малыш услышал-таки вопли Рыжего. Альберик сердито зашипел на малыша, грустно подвывал Моди.

— Успокойся, он скоро забудет все. А ты, Лис, все-таки не распускал бы язык зря. Нельзя было вам ехать, вовсе нельзя. Сорвали бы переговоры. Ваш Владыка и так едва сдерживался.

Лис что-то пробурчал себе под нос, вырвался из объятий сотника, рванулся в сад.

Цезарион переглянулся с Ярре и засмеялся — их возлюбленные твари вели себя одинаково — как обиженные мальчишки.

Ужин на кухне прошел в теплой и дружеской обстановке — мелкие с Приблудами наворачивали так, что за ушами пищало, воины если мало. А твари вовсе не ели — дулись, правда, не уходили, смирно сидели за столом. Эйзе еще был чуть-чуть подкрашен, что, видимо, означало типа: «Свободу угнетенным!» Собственно говоря, Ремигию это было все равно… Тогда Лис стал изводить Ярре, нежно прижимаясь к Мышу и что-то шепча ему на ухо. Сотник побелел от ярости, страха, ревности.

— Лис! — Ярре шутить не собирался.

— Оставь их, пусть балуются как хотят! Спать-то все равно будут в своих комнатах. И завтра опять запру, а то увяжутся…

Наместник просто оторвал Мыша от ласкающегося к нему Лиса и утащил в спальню.

— Ты не сердишься на меня? — Эйзе сидел в излюбленной своей позе — уткнувшись подбородком в коленки и внимательно разглядывал валяющегося на постели воина.

— Нет, конечно. Вот скажи мне, как получилось, что ваш Владыка слышит мои мысли, а я его? Что ты удумал, а?

— Не мысли…

— Да что бы это ни было! Мыш, ты же понимаешь, что наши отношения с тобой — это одно, а переговоры — это переговоры. Что будет, если мы будет полностью открыты друг для друга?

— Врать друг другу не будете! — Мыш вскочил на ноги, сердито взглянул на воина.

— Нуу, это вряд ли. Это такой торг, знаешь ли, не обманешь — не выиграешь… Ладно, иди сюда, я соскучился…

Цезарион привычно протянул руки к юноше и вздрогнул, услышав сердитое:

— Не хочу. Вечно об одном думаешь!

Сварливый мальчишка! Ну и ладно!

— Тогда пошел вон! Иди, спи на кухне! — Ремигий устал, был вздернут и раздражен. Ох, как же горько он будет каяться потом за эти сказанные слова, ох, как горько, но ведь не вернешь обратно.

— И пойду!

Утро не задалось — Лис с сотником тоже ссорились всю ночь и Рыжий периодически начинал орать на возлюбленного, так что встали все с больными головами. Мыш спал на кухне, на куче золы, и Альберик только ахнул, обнаружив его там. Малышей-то он давно перевел в свободную спальню, подальше от жилых комнат, чтобы не будили маленьких криками во время любовных игр ни Наместник, ни сотник. Ремигий был зол как демон, и к нему вообще было не подступиться. Да еще за ночь снег растаял, непролазная грязь на дороге, ведущей в предместье, и серенькое тусклое солнышко. И вообще…

С владыкой они беседовали уже более трех часов с момента встречи. Похоже, погода действовала и на Тварь — зеленоглазый с трудом сдерживался, время от времени говоря гадости, как простой вояка, а не как дипломат. Наместник тупо молчал в ответ — на сердце было неспокойно.

Топот копыт, визг останавливаемого на всем скаку коня, одурелый крик Ярре. Снаружи что-то явно происходило. Вскрик часового — похоже, его кто-то просто сбил с ног. Рыжий комок плоти, ворвавшийся в палатку, рухнул в ноги Владыке и что-то истошно заголосил. Ремигий вскочил, опрокинув стол и походный стул, за которым сидел, выхватил меч. Рыдающий юноша обнимал Владыку за колени и о чем-то молил униженно. Влетел Ярре с совершенно перевернутым лицом. Да что за охрана, что врывается всякий…

Не всякий-на мгновение юноша поднял лицо, и Ремигий увидел полные отчаяния серые глаза, остренький носик. Лис! Ярре сжал рукоятку меча так, что побелели пальцы. Наместник изо всех сил старался соблюдать посольский этикет.

Владыка отрицательно покачал головой и отшвырнул Лиса ногой в сторону. Глухо застонал Ярре — лисеныш только встал, и так жестоко бить. Но юноша вновь вцепился во Владыку, не обращая внимания на удары.

— Что случилось? — Взгляд Цезариона доброго не сулил. Если тварь хочет домой, на костер, как людская подстилка — она этот костер получит. И сотнику прыгать туда Наместник не даст.

Лисенок повернул перекошенное от боли лицо:

— Мыш! Ему лекарь нужен!

— Почему не позвали нашего?

— Да мы же не люди! Ему нужен лекарь!!!

Владыка отшвырнул лисенка еще раз, больно пнул в бок острым носком сапога, равнодушно произнес:

— В отряде лекаря нет. Да и если бы и был, то не стал бы даже прикасаться к имперской шлюхе!

Глухо ахнул Ярре, мгновенно обнажив меч. Лис молчал, только мелко дрожала низко опущенная голова.

— Что с Мышом? — голос Наместника звучал равнодушно — еще не хватало показать, что его больно задело оскорбление, нанесенное не столько Мышу, сколько ему самому.

— Я не знаю! Он забился в саду под кусты и … у него откуда-то идет кровь! Много крови!!!Мы не могли даже выманить его назад. И он страшно кричит от боли!

— Вот как… — Цезарион говорил ровно, словно не его смешной Мыш погибал от неизвестной хвори…

«Если с Эйзе что-то случится, у меня хватит сил и решимости, чтобы вытравить это змеиное гнездо навсегда и полностью, извести всех под корень. Несмотря на ссылку, я еще остался легатом и поднять и вывести приграничный легион я смогу. Пока до Солнечноликого дойдет весть о том, что здесь творится, все будет кончено. А что будет со мной после этого — да какая разница! „Мира моему народу!“ Знал бы ты, о чем просишь, Мыш!»