Александра-К - Ненависть [СИ]

— Ну вот, Лис опять заплакал. Боюсь я этого…

— Да дай ты ему, наконец, то, что он хочет, сколько можно мальчишку мучить?

— Да что я могу с ним сделать-то сейчас — он же так изранен, что на руки взять страшно, не то что…

Сотник мгновенно замолкает, растерянно смотрит на Наместника — такое вырвалось, что и не хотел. Цезарион всматривается в абсолютно черные, без блеска, глаза Ярре — там тоска и растерянность, и начинает непотребно ржать. Все страшное нависло над ним, а он смеется над растерянностью взрослого сильного воина, проговорившегося в запале о своих желаниях. Сотник неловко усмехается. Да, смешно. Надо думать об обороне, а не о любви.

Плач в соседней комнате стихает, недоуменное молчание — над чем смеялись, неужели над горем Лиса? С визгом врываютс мелкие — а дверь-то запереть забыли. Черныш с наслаждением хватает безвольно висящую руку Ярре, с сладостным завыванием начинает ее грызть. Сотник по-прежнему ошалело смотрит в глаза Наместнику, тот продолжает ржать, не обращая внимания на то, что и Беленький не остался в стороне и упорно пытается забраться на премазанное и перевороченное ложе.

— Берси, Моди, а ну-ка — вон отсюда! Нам поговорить надо!

Мелкие отрываются от своих неотложных дел, поднимают всклокоченные головенки, довольно долго смотрят на Наместника — откуда имена знает, потом оба хватаются за лапки и выносятся из спальни, слышен грохот в кухне, рев Берси — опять что-то уронил. Альберик уже и не ругается — похоже, собирает в дорогу сотнику еду. Это святое правило.

Ярре мрачно роняет:

— Господин, Лиса поберегите — он очень слабый, весь изболелся. Ведь совсем зачахнет…

Не о том надо говорить — как сообщить Императору о нападении, кто будет город защищить. А сердце о Лисе болит.

— Иди, прощайся с ним — пора уже выезжать…

— Да…

Лис бледен до невозможности, веснушки грубо выделяются на молочно-белом лице. Пытается улыбаться и не может — губы не слушаются, кривятся от горя, жалко дрожат. Еще немного — совсем немного побыть вместе — не получилось последней ночи и последнего дня — все закончится сейчас и, может быть, навсегда — это война, а на ней убивают. Ярре мертво молчит — ему очень тяжело оставлять Лиса одного, он еще не выздоровел, всего боится, не ходит толком. Невозможно говорить о чем-то, страшно обещать и ждать обещания.

— Возвращайся скорее, — голос Лиса дрожит, слова едва различимы.

— Я вернусь, Лис, вернусь, не бойся…

— Подойди ближе. Прошу…

Сотник приближается к юноше, тот приподнимается и вдруг повисает на шее Ярре, исступленно целует его щеки, закрывает рот поцелуем, слабыми руками удерживая его голову, чтобы не вырвался. А тот и не думает вырываться, обнимает Лиса, приподнимает над ложем, удерживая на руках, поворачивает его голову так, чтобы видеть глаза. Лис глубоко вздыхает, снова впивается в губы сотника, тот прижимает его к себе, потом пугается — сейчас закричит, начнет вырываться. Нет, Лис жмется к нему все крепче, тихо постанывает, задыхаясь — он очень сильно прижался губами к губам сотника, вдохнуть невозможно. Сладкое томление, слабая боль внизу живота — Лис сумел-таки пробудить желание у сотника. Но сейчас ничего нельзя — только безумные, полные отчаяния поцелуи…

— Я вернусь, Лис, вернусь…

Дом словно умирает после отъезда Ярре — Лис забился в комнату и ни с кем не хочет разговаривать, Эйзе помогает Альберику на кухне — ораву по-прежнему надо кормить, независимо от происходящего вокруг, лекарь меняет в очередной раз повязки Наместнику, даже мелкие где-то притихли в саду — видимо, играют. Приблуд вообще не видно и не слышно, они немного оправились от ран, но стараются из комнаты не выходить — еще слабы.

Мерный слитный топот коней, привычное дело. Отряд очень торопится, они должны успеть — времени осталось очень мало. Какие-то незнакомые тропы, гонец сумел проехать за сутки без отдыха, и сейчас ведет отряд. Там, где прошел один, не обязательно, что пройдет несколько сотен, отряд растянулся, рядом может держаться только три человека. На узкой тропе навстречу им вдруг выезжает отряд — и это твари. Ведет их тот же зеленоглазый предводитель, тот же шлем с высоким султаном перьев. Сотник буквально сталкивается с ним лицом к лицу — лошади становятся грудь в грудь — на узкой дороге не разминуться. Если вступить в схватку — то погибнет много народу с обеих сторон, а это невозможно — мечи и воины нужны в другом месте. Отчаянно, про себя взмолился сотник: «Ради ваших богов, пропусти нас! На границе бой — прорвут оборону — придут большие отряды из Империи — вас сомнут навсегда! Лис…» И видит глубочайшее изумление, полыхнувшее в зеленых глазах — он, похоже, понял или почувствовал мысли чужака. Негромкая команда — и отряд тварей буквально растворяется по сторонам дороги, исчезает в зарослях. Ни одного слова, ни одного выстрела, но людей пропустили без боя…

Лис лежит пластом уже два дня. После отъезда Ярре словно что-то сломалось в душе юноши. Его страх перед ночной темнотой попытались уменьшить — ночью в комнате горит ночник, на койке рядом спит Альберик — мелких приходится оставлять одних в кухне — они наторез уперлись и не пошли ночевать в чужую комнату. Но это не помогает — Лис не спит ни днем, ни ночью, вздрагивает от любого постороннего звука, отказывается есть. Мордочка осунулась. глаза постоянно заплаканные. Он еще как-то держался, пока Ярре был рядом, а сейчас совсем расклеился. Эйзе это очень тревожит — что будет еще через несколько дней, если уже сейчас замученный Лис больше похож на тень Предвечных чертогов, чем на живое существо. Наместник не хочет говорить на этот счет — Ярре последнее время многое брал на себя в управлении городом, жалея время Цезариона, проведенное без возлюбленного Мыша, а сейчас все эти заботы пали на него, люди практически постоянно находятся в доме, тварей приходится либо прятать в холодную погоду в других комнатах или выносить в сад на прогулку. Хорошо, хоть Берси прекратил свои вражеские вылазки и нападения на Наместника и Альберика и научился спокойно играть в саду с фазанятами и Моди без дикого рева и ворчания. Не до них теперь. Ничего, Ярре вернется… Пока от отряда вестей нет, и Лис чахнет просто на глазах.

Вот и сейчас — Лиса вынесли утром подышать воздухом на холодное уже солнышко, мелкие куда-то унеслись. Эйзе сидит рядом — в дом пока нельзя — у Наместника — совещание с его сотниками. Приблуд пока из комнаты лекарь не выпускает, так что поболтать или поиграть Эйзе просто не с кем. Лис лежит на расстеленном меховом плаще вниз лицом, не шевелится. Робкие попытки мелких поиграть с ним заночились неудачей — они обиделись и куда-то убежали в сад. Прохладный ветерок шевелит концы вьющихся рыжих волос. Дис лежит так тихо, что не видно даже, как дыхание приподнимает плечи. Мы серьезно и напряженно рассматривает исхудавшую руку, с глубокими впадинами на месте сухожилий, ставшие почти прозрачными пальцы. Ему крайне все это не нравится. Очень не нравится. Альберик приносит поесть — пара кусков хлеба, сладкий пирожок, разделенный на несколько частей, кувшинчик молочка — пока и покормить их в кухне невозможно — дом полон людей, все, конечно, знают, что у Наместника живет несколько ручных тварей, но показывать их людям никто не собирается — не хватало. чтобы обидели или оскорбили друг друга. В ответ на предложение поесть Лис только отрицательно качает головой. Альберик, вздохнув, уходит. Мыш неожиданно пересаживается поближе к Лису, приподнимает его за плечи, кладет себе на колени.