Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

— Что ж, — наконец определился Полуда, — Обшарьте получше башню, может, ещё что отыщется. Роксахор велел его дождаться. Собирался сам с ними разобраться. Вот пусть и разберётся.

Дожидаться пришлось недолго. Вскоре в распахнутые ворота — порядком закопчённые, но не повреждённые взрывом, — воины-победители внесли на руках своего царя. Высокое кресло, поставленное на носилки, казалось плывущим по реке огней — каждый из варваров держал зажжённый факел. Роксахор не смотрел по сторонам — полностью поглощённый своими мыслями, он выглядел хмурым и раздражённым — и всё же были в его облике величие и горделивость, достойные судьбоносного момента.

Носилки установили на возвышение, и царь увидел жалкую горстку последних защитников башни.

— Где их стрелок, — его голос был резким, как крик хищной птицы, — мне нужно с ним рассчитаться.

Пока развязывали пленников, чтобы дать царю как следует их рассмотреть, Гас Полуда, почтительно поклонившись, вполголоса доложил Роксахору всё, что успел узнать.

Первым по знаку царя подвели к нему Сета — распоясанная рубаха повисла лохмотьями, из левого плеча всё ещё торчал обломок стрелы. Однако держался еретик свободно — в том, как он двигался, читалась скрытая сила — без дерзости, не напоказ.

— Так это ты? — Роксахор подался вперёд, не веря своим глазам, — мне сказали, что в башне есть сильный маг, но я и подумать не мог, что это кто-то из прежних братьев.

— Здравствуй, маленький лев, — еретик смотрел прямо, не отводя взгляда, — когда-то мне поручали заботиться о тебе — ты не видал бы от меня вреда.

— Тогда как ты здесь оказался? — жёстко оборвал пленника царь.

— Так вышло. Господин для гончих — след, мой след привёл меня в Таомеру. Это ваша война, не моя. Ты знаешь, у меня другая миссия.

Роксахор откинулся на спинку кресла.

— Положим, я верю тебе. Тогда кто? Кто послал мне стрелу, кто убил Златогрива? Почитай что в тысяче шагов от окаянной вашей башни? Вот этот кривой мужик? Или мальчишка?

Сет промолчал.

— Есть ещё мертвец, — подсказал Полуда, — целых два мертвеца.

— Этих можно не считать — вмешался кривоногий варвар, — один уже смердит, другой взлетел на воздух — отдельно от лука. Лук-то, видно, в других был руках. Посмотреть на мальчишку поближе?

— Ведите, — мрачно велел царь.

С исполнением приказа замешкались — вернулись несколько воинов из отряда, отправленного обыскивать башню. Протянули Гасу какую-то вещь. Бедняцкую холщовую сумку на лямках — из тех, что удобны в дальней дороге.

С подозрительной и брезгливой гримасой Гас Полуда заглянул внутрь сумки, а потом запустил туда руку. И вытащил книгу. Рассыпанной горстью гранатовых зёрен блеснула в свете костров серебряная чеканка углов. Гас взвесил находку на ладони, словно раздумывая, что делать дальше. Кривоногий переводил: сумку сняли с мёртвого тела — того, что осталось в башне. А потом добавил от себя:

— Глупость это — идти на битву и брать с собой книгу. Разве кто-то будет так делать?

— Колдун, — догадка облетела площадь, и множество рук сами собой вскинулись в оберегающем знаке.

Гас наугад раскрыл книгу где-то посередине, перелистнул страницы.

— Такое больше церковнику под стать. И не каждому — вещь дорогая. Тут есть записка.

Щурясь, чтобы разглядеть буквы в неспокойном ночном свете, Полуда пробежал глазами листок.

— Какой-то девице — священника письмо. О том, что сбываются пророчества и наступают Последние Дни. И книга про это. С картинками.

— Что ж, — отозвался варварский царь, — Империи правда конец. Поищешь потом, нет ли там нас на картинках. А теперь… Ты кое-что напомнил мне, Лис. Давайте-ка сюда этого закутанного шута, хочу посмотреть на него поближе.

И на этих самых словах, справедливо принятых на собственный счёт, Фран внезапно осознала, что бесповоротно и полностью вернулась в реальный мир.

Очнулась она довольно давно, но словно бы не взаправду — картины недавних событий, не разобранные, не осознанные, громоздились в её уме, отупевшем и скованным болью, мучительным телесным неудобством и страхом неизвестности.

И только тонкая невидимая ниточка тянула душу обратно в то страшное и бесприютное место, в которое вдруг превратилась жизнь — ноющим избитым боком Фран чувствовала тепло другого тела. Ещё не открывши глаз, она знала, что это — Сет. Палач и убийца, да. Но он спас её после взрыва. И не придушил, одумавшись, после. Она не ошиблась, увидев в нём этот отсвет, огонь, зажженный другим огнём. И Учитель — назвав его лучшим из птенцов, тем, кто возьмёт на себя ответственность. Сет взвесил, рассудил — и позволил ей жить. Благословен будь, беспристрастный судья, ибо нет другого на этом пути.

Ей стало совсем одиноко, когда уводили еретика. Холодеющие камни мостовой выстуживали кости. Грузная фигура одноглазого ополченца неподвижно темнела рядом. Она видела и Сета — лишь чертой на фоне жарким светом горящего трона Роксахора, но сейчас для варварского царя не осталось чувств в её душе. Она видела Сета — и хотела быть как он, знающий что-то главное, что даёт ему силы и не оставляет места для сомнений и страхов. А она — всё та же щепка в потоке, соломинка на ветру. Не за что уцепится.

Не за что? Но это не так, не может быть так. Она вспомнила, когда Гас открыл книгу.

Фран оставила сборник «Пророчеств» вместе с сумкой на спинке кабацкой лавки в тот вечер, когда спешила на встречу с еретиком. И до сих пор не хватилась. Ей было не до того. Не до того, что считала когда-то важным и таким дорогим. С чем когда-то не расставалась. По какой же причине? Ах, да. Это подарок друга.

До этого момента сознание Фран напоминало случайную рябь на поверхности водоёма, полного неясных пугающих теней. И вот словно яркий луч прошил его до самого дна. Лица людей из прошлого окружили Фран — тех, кто хотя бы краткий миг был её другом, тех, когда-то всего лишь не пожалел для неё доброго взгляда. Алма, монахини, Берад. Ну, и рыбак. Хлай, остроносый мальчик с чёрной косой — кажется, Воронёнок. Учитель. Свежая боль её сердца, таомерцы. Весёлые бородатые парни, разделившие с ней хлеб и остаток сладкой, пьянящей, желанной жизни.

Среди призраков, исполненных участия, почти потерялась туманная фигура, в которой Фран, неожиданно для самой себя, с ясновидческой какой-то уверенностью признала человека, в чьё мёртвое лицо, накрытое чужой рубахой, так и не догадалась заглянуть. Там, в башне. А ведь он разыскивал её, чтобы вернуть пропажу — возможно, в наивной надежде на то, что таинственный манускрипт подсобит белой ведьме сокрушить общего врага. А может, просто — проявил заботу? Кто из недавних товарищей мог помогать ей так трогательно и безрассудно? Ещё недавно она назвала бы лишь гитариста. А теперь это мог быть любой.