Александр Змушко - Под ногами троллей

А ведь и впрямь, ей сегодня исполнилось пятнадцать.

Этой ночью ей снова снилось что-то странное: колодец и юноша с глазами древнего старца; скит и старец с ясным взглядом ребёнка. Снились долины в глуби гор, где стояли древние замки; снились кавалькады всадников, бредущих через золотой осенний лес. В этих снах ничего страшного или пугающего; словно её хранило чьё-то мягкое дыхание.

А затем она проснулась, ибо наступило утро.

И то утро было совершенно особенным — таким оно не бывало ещё никогда.

Она слышала внизу тяжёлую поступь и поскрипывание сапог; ругань — перчёную, солёную ругань моряков. Всё шумело, стучало, смеялось, звенело. Боргольд намеревался отплывать. Послышалось шуршание — дверца её комнатки приоткрылась.

— Эй, ты как, одета? — весело спросил ей Фли.

— Я спала в рубахе, — сказала она.

— Смотри, скоро отплывают, — предупредил он. — Я тут тебе одежду принёс. Не бойся, я зажмурюсь.

Крышка приоткрылась, и в комнату упал тюк тряпья.

— Одёжку Джессика подбирала, — пояснил он. — Ну, на глаз. Не в платье же по кораблю разгуливать? Штаны там, рубаха, сапоги. Новёхонькие, между прочим. Получше, чем мои. Эк ты капитану приглянулась! Ну всё, всё, ухожу.

Крышка захлопнулась.

Невольно рассмеявшись, Аррен рассмотрела одежду.

Да, та была вполне ничего: одёжка, конечно, латанная, но лучше, чем ничего; рубашка даже выглядела «с претензией», будто в незапамятные времена её шили отнюдь не на бедняка. Слегка жала в груди, и Аррен решила, что её перешьёт. Со штанами та же беда — в бёдрах узковаты, и чуть-чуть короче, чем надо.

Зато сапоги подошли, как влитые — словно их тачали на неё.

Ожерелье она спрятала в самой глубине котомки, а потом откинула крышку.

Внизу было людно, но мужчин почти не было: сновали молоденькие девушки и тётушки постарше. Флибус стоял у комода.

— Ну что, спрыгнешь? — спросил он.

— Подстрахуй, — вдруг неизвестно почему испугалась она.

Спрыгнула она ловко, оставив ещё одну отметину на давно растрескавшемся лаке; а потом уселась на столешницу и уже аккуратно спустила ноги на пол.

— Скоро поплывут, — сказал Флибус с непонятным выражением.

Его взгляд внезапно задержался на небольших холмиках, обтянутых её новой рубашкой.

— Одёжка тебе идёт.

Аррен зарделась:

— Да ну тебя!

Они прошли вниз; стражников за столом больше не было, дом наполовину опустел.

— Уже на пристани, на корабле, грузятся, — пояснил секретарь. — Вернее, завершают погрузку. Большую часть уже затащили позавчера… ты смотри, не опоздай. Боргольд ждать не любит — а то и вообще, не будет…

— Я мигом, — сказала Аррен и покраснела до корней волос. — Где у вас тут уборная?

Флибус опять закашлялся, силясь что-то сказать и, наконец, просто неопределённо махнул рукой. В указанном направлении судачили три тётушки. Аррен вздохнула и направилась к ним.

Уже скоро она стояла в самых дверях; яркое солнце после полумрака особняка почти ослепляло. Между домами узким краешком было видно море: оно было синим-пресиним, как всегда в солнечный день. Она вышла на ступеньки и неловко обернулась — уходить не хотелось ужасно. Дом Боргольда словно стоял особняком от всего Келардена: здесь никто не знал её, и никого не знала она. Здесь никто не обвинял её в смерти.

Флибус торчал в дверях.

Аррен помялась, засмущалась, но всё же подошла — и снова поцеловала его в щёку; ей показалось, что так будет правильно.

— Ты береги себя, — попросила она.

И тут же у неё слегка невпопад вырвалось:

— Мёд тёплый пей.

Парень рывком кивнул.

— У тебя парень есть? — запинаясь, скороговоркой проговорил он.

И тут же отчаянно об этом пожалел — Аррен поняла это по его лицу.

На миг у неё к горлу подкатил комок, но она пересилила себя.

— Нет, нету.

Провела рукавом по глазам, надеясь, что они блестят не слишком.

Парень сглотнул, глядя ей под ноги:

— Так может…

Она улыбнулась, подошла и обняла его — так, как до сих пор обнимала одного только Къера.

— Я уплываю, — просто сказала она, и он всё понял.

— Да, уплываешь…

— Прости меня, Фли.

— Иди уже, — улыбнулся он своей обычной виноватой усмешкой.

И она пошла.

Она вновь спустилась по узкой улочке, где встретила Тисвильду; и на миг задержалась под навесом, испугавшись. На пристани было людно — на отплытие Боргольда пришли посмотреть многие. У моря собрался почти весь Келарден.

Отсюда был хорошо виден корабль — он был такой крохотный, игрушечный, казалось, уместился бы на ладони. Аррен выросла на Острове, который жил почти исключительно торговлей; и она, конечно же, сразу же узнала корабль, дремлющий на волнах. Это был кеч; иногда на юге его называли гукер. В его облике было что-то хищное и стремительное: казалось, он застоялся в бухте, словно боевой конь в стойле, и готов сорваться и устремиться — туда, где бушуют бури и волны поднимаются до самых небес.

Обычная девчонка, пожалуй, больше ничего бы не подметила, но Аррен, целыми днями любовавшаяся с кораблями из пристани, вместе с Къертаром, конечно же, увидела сразу многое. У него был длиннющий нос (в корабельном деле это называется словом «бушприт»). К этому бушприту крепилось сразу три паруса — но их названия Аррен не помнила: по крайней мере, они именовались также длинно и замысловато. Именно из-за этого носа у корабля и был такой нетерпеливый вид, словно он стремиться вперёд; и в этот миг Аррен вспомнила его название — Львиный Клык. Оно удивительно подходило этому стройному и упрямому шедевру корабельного дела.

Вверх устремлялись две высоченные мачты, сделанные из прочной корабельной сосны; на них крепилось ещё пять парусов; сейчас они были убраны, разумеется. Ванты — тросы в виде верёвочных сеток — тянулись от мачт к бортам и здорово напоминали паутину, развешенную каким-то исполинским пауком.

Она знала о кораблях многое; например, знала, что брюхо кеча, под самым килем, нередко набивали камнями и щебёнкой — тогда его не могла перевернуть даже буря. Знала, что под кормовой площадкой находятся каюты; знала, что на вершине мачты бывает смотровая «башенка». Знала, как часто корабли не доплывают до дома — напарываются на рифы или становятся добычей пиратов. И даже пару разу стояла на палубе корабле — пока он лениво покачивался на грязно-бирюзовых волнах, на якоре у берега.

Но сейчас, глядя на хищный, ястребиный силуэт кеча, она отчётливо поняла, что он станет её домом на долгое, долгое время. И ей вдруг показалось, что тот пристально смотрит на неё — не так, как смотрит человек, а так, как смотрит нечто более старое, умное и могучее.

Тучка набежала на солнце; холодный ветерок дунул на пристань.