Александр Змушко - Под ногами троллей

При виде моряков, стражник с лысиной облегчённо встрепенулся и попытался перекрыть проход копьём. Копьё выскользнуло из потной руки и покатилось по камням.

— Кхе, кхе, — сказал служака. — Однако, скажите, кто вы и зачем идёте к герцогу Даниэлю?

Боргольд вытащил из-за пазухи свиток и какую-то бляху; показал восковую печать.

— Мы к его светлейшеству, зарегистрировать прибытие. Корабль «Клык Льва», гукер, по торговым делам.

— Вона оно что, — сказал лысый. — Ну дык того, он опочивает. Жара, через ногу осьминога!

Жувр выразительно поднял бровь.

— Дело-то срочное, — почти нежно пропел он, и положил в руку стражника две овальных, неровных, но ярких монеты. — Никак не поспеваем, — присовокупил он, всё в той же певуче-комичной манере и положил ещё две в руку другого.

Стражники не менее выразительно покосились на третьего, дремлющего.

Жувр, не моргнув глазом, добавил каждому по монете.

— Ему отдадите, — ласково посоветовал он.

— Всенепременно, — согласилась стража.

Матросы остались у дверей; а Брогольд, Жувр, Лас и Аррен прошли внутрь.

Коридор был витой и длинный; он упрямо карабкался вверх, как мальчишка за птичьими яйцами. Шаг, и ещё шаг, и ещё шаг, и ещё. Аррен от скуки принялась считать ступени, но быстро сбилась — дальше сорока она не умела.

Свет проникал через узкие прорези, этакими радужными снопами; и отлично были видны всякие скабрезности на стенах. Здесь развлекались поколения посетителей; и Аррен вдруг тоже захотелось оставить свой след.

И вот, наконец, эта пытка бесконечным переставлением ног закончилась, и они оказались у двери. Дверь была прикрыта портьерой; они подняли её, толкнули резные створки и вошли.

Герцог сидел за столом.

Он сосредоточенно очинял перо, и у него был такой вид, словно это самое важное и ответственное занятие на свете. Наконец, он отложил перочинный ножик, и довольно уставился на дело своих рук. Повертел его в пальцах, покрытых пятнами от чернил, и небрежно засунул за ухо.

И только затем поднял на них глаза:

— Чем могу быть полезен?

И в этот миг герцог вдруг мучительно Аррен понравился: своей маленькой, изящной бородкой, ухоженными волосами, однако, без помады и благовоний; какой-то щепетильной аккуратностью в одежде и аристократической небрежностью.

Казалось, ему чудовищно лень жить — и он делает это просто по привычке.

— Мы по поводу регистрации, — прогудел Боргольд и положил на стол пергаментный свиток.

— Ах, да, — промурлыкал хозяин, и легко сломал печать. — Да, да, в самом деле. Слуги Королевства всегда желанные гости в моём порту.

И при этом неотрывно смотрел на Аррен.

А Аррен, впрочем, на него не смотрела — её настолько захватила комната, что она напрочь забыла об элементарной вежливости. Кабинет повелителя Башни напомнил ей чем-то кабинет Боргольда на Пристани; и всё же, потряс её намного больше. У капитана «Клыка» было немало роскоши; но эта роскошь была простой, понятной и доступной ТОГДАШНЕЙ Аррен; здесь… о, здесь было совсем другое!

Кабинет герцога Даниэля был изысканным произведением искусства — пристанищем человека умного, светского, образованного, и несомненно, испорченного. Здесь каждая деталь была подобрана к другой; не было ничего лишнего, словно хозяин Башни ежедневно долгими часами занимался декором комнаты.

Занавески из вечного шёлка «китан», ковёр нежнейшего палевого оттенка, крохотные столики из красного дерева; секретер с множеством ящичков; кальян и вазы, статуэтки и картины неведомых Аррен мастеров. Статуэтки живописали нагих юных дев; а на картине…на картине кентавры догоняли поселянку.

И детали были выписаны живо, ярко, со вкусом и таким правдоподобием…

И только тут Аррен оторвалась от картины и увидела, что герцог смотрит на неё.

Смотрит с выражением…которое, пожалуй, не опишешь лучше, чем вот так: «он смотрел на неё, как на дорогую игрушку, которую не отказался бы купить». Купить и оставить у себя — для интерьера.

Аррен впервые оценивали, как призовую кобылицу — и всё же, она бы слукавила, если бы сказала, что ей не понравилось. Взгляды герцога и девушки столкнулись; и он тут же отвёл глаза. Уголок его рта дрогнул в намёке на усмешку.

— Чудесно, — наконец, сказал он, и размашисто подписался на бумагах. — Оставайтесь у нас подольше.

Они спустились; третий стражник всё так же спал, прочие два всё так же играли в кости. На этот раз не везло худому; три круглые монеты перекочевали в ладонь лысого, и тот весело подбрасывал их и ловил, и посмеивался.

Боргольд с Ласом отправились распорядиться насчёт товара; а Аррен с Жувром прогуливались по рынку. Сказать по правде, в рынке не было ничего интересного — особенно, если сравнить с базарами Феоланды, Хараана, Тартааша; но сам запах!

Сами люди! Сам говор!

Такой родной говор Островов…

Аррен словно дышала, и не могла надышаться.

А затем привычка взяла своё.

— А расскажи свою историю, Жувр, — снова заканючила она, занудно, словно северная волынка.

Никакого ответа она не ожидала, с улыбкой рассматривая мальчишек, что воровали яблоки и у толстой купчихи. А Жувр вдруг вздохнул и ответил:

— Да что там рассказывать? Случилось всё как раз здесь.

Аррен остановилась как вкопанная.

— Здесь?

А Жувр отвернулся.

— Здесь, на этом самом базаре.

Он помолчал.

— Я рассказал только Пьершу, Жулю и Ласу; Фош и капитан знают сами.

— Клянусь, Лев замкнёт мои уста, — пообещала Аррен.

Но Жувр только фыркнул:

— Лев поднимает и опускает в море солнце, но, клянусь богами, подобная задачка ему не под силу. Ладно, воробьёнок, слушай.

Аррен тысячу раз просила рассказать ей эту историю; теперь дождавшись, она поняла, что всё кругом будто растворилось — базар, башня, остров, люди… Кругом был шум, но ей казалось, будто стоит тишина; и слова Жувра падали в эту тишину, словно камни.

— Да что тут в общем-то рассказывать, — сказал он. — Я был пиратом.

И Аррен словно задохнулась, ослепла и оглохла, но не слушать не могла.

— Царство Льва не для меня, — сказал Жувр. — Когда я подохну, демоны с наслаждением растащат на куски мою душу. Да, в общем-то, и Ведьма с ней. Ненавижу этих святош, что трясутся над своей душонкой, как торговец над протухшей селёдкой. Всё ходят, вымаливают прощение у Льва… думаю, он проглотит их, и не поморщится. Впрочем, мне и до святош-то далеко — моя дорога прямиком в ад.

Они шли мимо людей, и Аррен вдруг подумала, что даже не видит их лица.

И голоса — они были словно где-то очень далеко.

— Дыни, дыни, лучшие дыни!

— Квас и бражка, есть простоквашка!

А Жувр всё говорил:

— Особо добрым человеком я никогда не был; а уж хорошим и подавно. Ты спросишь, почему я до сих пор не пират? А вот ведьма его знает! Ну представь, что у тебя в сердце вроде как струна. Живёшь ты себе помаленьку. Живёшь, а она натягивается, натягивается… И в какой-то миг ты понимаешь — всё, ещё немного, и она лопнет.