Анастасия Быкова - Под куполом «Феерии» [СИ]

Рэмбрандт повёл ушами, оглянулся, почувствовав приближение Алека, и тихо заржал. Макмиллан и Пилигрим тоже обернулись.

— Ох, припомню я вам, когда в следующий раз захотите вкусненького, — слова позабытого Люка, замеревшего с половиной морковки в руках, упали в пустоту. Ни наслаждающийся приятным фырканьем Алек, ни ластящиеся к нему жеребцы не обратили на них внимания. — Предатели, — с доброй усмешкой произнёс он.

Алек провёл по морде Пилигримма ладонью и скрестил пальцы на правой руке, щёлкнув пальцами левой два раза. Знак вспомнить о личном пространстве и подготовиться к работе. Лошади покорно отошли на два шага.

— Спасибо, что присмотрел за ними, Люк.

— Алек, я готов, — Макс в костюме, напоминавшем смесь праздничного наряда сказочного принца и скафандра, прибежал со стороны гримёрки. На его щеках рассыпались звёзды, а на кончиках волос переливались блёстки.

Рядом с полуобнажённым Алеком, по спине и щекам которого были разбросаны серебристо-чёрные узоры, он смотрелся чересчур нарядно. Но, конечно, с разноцветными костюмами акробатов потягаться бы точно не смог. Все же Элейн — гений костюма. Она смогла создать в своей голове картину общего образа шоу ещё до того, как оно было придумано.

— Хорошо. Предупреди музыкантов о минутной готовности.

Макс скрылся на мгновение; Алек сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Вытянул ладони вперёд и погладил по очереди каждого коня, собрал всю энергию на кончиках пальцев и постарался через прикосновение достучаться до их душ. Это была его примета, ритуал и даже необходимое условие для того, чтобы установить контакт перед выступлением.

На манеже раздался перестук барабанов и тихий всхлип виолончели.

Первыми на манеж выбежали лошади. Пилигримм и Макмиллан сделали круг и остановились перед форгангом, а Рэм — в центре.

Пришёл черед Алека и Макса. Они вышли вместе, как будто встретились за занавесом и уже о чем-то договорились. Знакомство с миром истинной свободы началось.

Весь номер Алек условно поделил на четыре части. Первая состояла из элементов, отработанных годами. Он подвёл Макса к Рэмбрандту и остановился, подняв обе руки вверх. Пилигрим и Макмиллан фыркнули, приподнялись на задних ногах, взмахнув гривами, и рысью поскакали навстречу друг другу по кругу манежа. Тихий свист и щелчок, и лошади перешли на испанский шаг: напрягли туловище и поочередно выносили вперёд вытянутые передние ноги. Затем сразу испанская рысь. Жеребцы умны, их натренированные тела выполняли любые элементы школы верховой езды — главным было вовремя подавать знаки.

Когда Пилигримм и Макмиллан сделали пять кругов, чередуя и меняя элементы, Алек вновь поднял руки вверх и подбежал к ним.

— Молодцы! Вы снова не подвели меня.

В зале раздались аплодисменты, а Алек достал из набедренной сумки кусочки сахара.

Вторая часть номера была уже сложнее. Не столько для Алека, сколько для Макса, потому что здесь вступал он.

Алек вместе с лошадьми отступил назад и остановился в проходе перед форгангом. Он успокаивающе положил руки на чёрные бока, пока сам напряжённо вглядывался в каждое движение Макса.

Из трёх лошадей на сцене лишь Рэмбрандт был осёдлан, и Макс легко запрыгнул на него. Два круга галопом, пируэт, рысь, пируэт. Всё так, как они и репетировали. За несколько месяцев тренировок они смогли отработать эту схему и дойти до прыжков, что Максу сейчас и предстояло исполнить.

Повинуясь посылу, Рэм вновь оказался в центре зала и перешёл на пиаффе. Со стороны это казалось простым элементом, но Алек мысленно возликовал: так легко и непринужденно перейти на пиаффе у Макса с Рэмом начало получаться лишь на последних тренировках.

Они остановились на непростой, но зрелищной последовательности: пиаффе — левада — пиаффе — крупада (*2) — пиаффе.

Макмиллан и Пилигримм занервничали, потому что Алек и сам не заметил, как нежные поглаживания превратились в монотонные и быстрые. Нервозность на манеже никогда не была лучшим другом, и он постарался успокоиться.

Алек мотнул головой, отгоняя лишние мысли; они сейчас точно не могли помочь. Рэмбрандт оторвал передние ноги от земли и задержался в таком положении. Макс хорошо держал равновесие, наклонился вперёд, и Рэм снова перешёл в пиаффе. И вот настал момент истины.

Рэмбрандт чуть присел, оттолкнулся и подобрал ноги под себя.

Идеально выполненный прыжок: на каких-нибудь соревнованиях за такое выполнение на одном седле, без уздечки или даже недоуздка, Макс получил бы высшие баллы, но в цирке удачность элемента измеряется иначе. В зале раздались громкие аплодисменты.

Магнус зааплодировал скорее потому, что со всех сторон раздались восторженные хлопки. Он смотрел на Макса лишь краем глаза, хотя и старался сосредоточиться на том, как мощный жеребец под мальчиком выполнял все его указания.

Но глаза цеплялись за высокую фигуру, зажатую между двумя чёрными боками. Челюсть Алека была напряжена, жёсткий взгляд впился в центр манежа и каждый раз, скорее неосознанно, одобрительно кивал или втягивал носом воздух, когда у Макса всё получалось.

В отличие от прошлого раза, Алек не был похож на лесного эльфа, скорее уж на тёмного принца, в этих чёрных брюках и с тёмными узорами, напоминающими ночное небо с туманностями галактик.

Когда со стороны оркестра полились первые ноты, и на сцене появились лошади, а вслед за ними и хозяева номера, Магнус решил, что всё должно быть иначе. Если он вновь начнёт восхищаться зрелищем, то под ним захлопнется очередной капкан.

Магнус покосился на счастливого Рафаэля, который улыбался уже вторую неделю подряд. Лидия склонила голову ему на плечо.

Как же это бесило. Нет, не счастье друга, а Алек. Когда Магнус увидел, как Лидия подошла к Рафаэлю в то утро в кафетерии и поцеловала его, он был в шоке. Вообще ни о чём не мог думать. А потом наивно решил, что теперь-то всё точно изменится. Алек свободен, и он обязательно придёт хотя бы поговорить.

Но он не пришёл.

Музыка ненавязчиво и едва заметно поменяла своё направление. Из неё исчезли весёлые нотки, сменившись на более сильные такты. Виолончель уступила партию габону.

Но занять себя было решительно нечем. Тонкий, почти прозрачный купол манежа, разглядывание которого так увлекало Магнуса в прошлые разы, был перекрыт светом от пушек и прожекторов. Вид своих тёмно-синих ботинок для выступлений он изучил лучше, чем биографию Джоан Роулинг. Друзья молчали. Они вглядывались в происходящее на сцене, и на их лицах читалась буря эмоций, которая заканчивалась непередаваемым восхищением.

Магнус прекрасно их понимал: почти каждый из них наблюдал за Алеком в работе первый раз, и это не могло не заворожить.