Корнелия Функе - Чернильное сердце

– И все-таки я бы лучше поехала к Элинор, – сказала Мегги. – Книга… – Она запнулась, но потом все-таки заставила себя произнести то, что думала: – Я не понимаю, почему ты так стремишься ее заполучить. Все равно это ничего не даст. – А про себя добавила: «Книга пропала. Ты уже пытался ее вернуть, но ничего не вышло. Поехали, наконец, домой!»

Мо взял с ее тарелки еще одну клубничку, самую маленькую.

– Маленькие слаще всего, – сказал он, поднося ее ко рту. – Твоя мама любила клубнику. Могла съесть ее сколько угодно и всегда ужасно ругалась, если весной из-за дождей ягоды у нее на грядке покрывались плесенью.

Он снова посмотрел в окно, и по его лицу пробежала улыбка.

– Еще одна попытка, Мегги, – проговорил он. – Последняя. А потом поедем к Элинор. Обещаю.

Мо пошел в контору, где заказал машину напрокат, а Мегги осталась в отеле. Она вынесла стул на балкон и через белые лакированные перила стала смотреть на море: оно мерцало между домами, как синее стекло. Мегги старалась ни о чем не думать, выкинуть все из головы. Из-за гула машин, доносившегося даже до верхнего этажа, она не сразу улышала, что в номер стучат.

Когда Мегги открыла дверь, Элинор уже шла по коридору.

– Ах, ты тут, – сказала она, смущенно пряча что-то за спиной.

– Да. А Мо пошел забирать машину.

– У меня есть для тебя прощальный подарок. – Элинор достала из-за спины плоский сверток. – Было непросто найти книгу, в которой нет злодеев, но я очень хотела, чтобы твой отец мог читать тебе вслух, ничего не опасаясь. Думаю, от этой книги вреда быть не может.

Мегги развернула цветастую упаковочную бумагу. На обложке были нарисованы двое детей и собака, они сидели на камне или узкой скале и напряженно смотрели в зияющую под ними пропасть.

– Это стихи, – пояснила Элинор. – Не знаю, любишь ли ты такое, но уверена: в исполнении отца они тебе понравятся.

Мегги открыла книгу и прочла: «…Я никогда не стираю свою тень, какой бы длинной она ни была». Как будто легкий ветерок донес с ее страниц звуки музыки. Она бережно закрыла книгу.

– Спасибо, Элинор, – сказала Мегги. – У меня для тебя… к сожалению, ничего нет.

– Значит, будешь моей должницей! – Элинор улыбнулась и достала из своей новой сумочки второй сверток. – Книжному червю одной книги надолго не хватает, а ты у нас как раз из той породы. Но эту книжку тебе лучше читать самой. В ней куча злодеев. И все-таки, мне кажется, она тебе понравится. Вдали от дома ничто не утешает так, как книга, верно?

Мегги кивнула и сказала:

– Мо обещал, что послезавтра мы уже будем у тебя. Ты ведь подождешь его, чтобы попрощаться?

Она положила сборник стихов на комод рядом с дверью и принялась разворачивать второй сверток. В отличие от первого он был приятно увесистым.

– Да ладно, сделай это за меня! – махнула рукой Элинор. – Я не люблю прощаний. И вообще мы скоро увидимся, а главное, я ему уже сказала, чтобы он берег дочь. – Прежде чем уйти, она предупредила Мегги: – Не клади книги обложкой вверх, чтобы корешок не отходил от переплета. Да ты и сама знаешь: наверняка отец тысячу раз тебе это говорил.

– Больше, – сказала Мегги, но Элинор уже скрылась из виду.

Через несколько минут она услышала, как по коридору везут чемодан, но не стала выходить из номера, чтобы убедиться, что это Элинор. Она тоже не любила прощаний.

Во второй половине дня Мегги была молчалива. Мо вернулся ближе к вечеру, и они сразу пошли обедать в маленький ресторан на соседней улице. Когда они вышли оттуда, начало смеркаться и улицы наполнились людьми. Особенно много народу собралось на площади. Протискиваясь сквозь толпу, Мегги увидела, что люди теснятся вокруг глотателя огня.

Когда пламя поползло по голым рукам Сажерука, все сначала замерли, а потом оглушительно захлопали. Пока Сажерук раскланивался, Фарид ходил перед зрителями с серебряной чашей сказочного вида. Зато его самого теперь трудно было отличить от мальчишек, которые целыми днями торчали на пляже и каждый раз, когда мимо проходила девочка, толкали друг друга в бок. Может, кожа Фарида и была чуть смуглее, а волосы чуть чернее, но при взгляде на него никому бы и в голову не пришло, что он выскользнул из истории, в которой ковры летают, горы раздвигаются, а лампы исполняют желания. Синюю длиннополую рубашку он сменил на штаны и футболку, и в них он выглядел старше. Это Сажерук купил ему одежду и обувь. К ботинкам Фарид, видимо, еще не привык, поэтому ступал очень осторожно. Заметив в толпе Мегги, он смущенно кивнул и быстро прошел дальше.

Сажерук изверг изо рта такой большой огненный шар, что даже самые смелые зрители отшатнулись. После этого он отложил факелы и достал шары. Они, словно на невидимых нитях, взмывали в небо, и людям приходилось запрокидывать головы, чтобы не упустить их из виду. Потом Сажерук заставлял шарики отскакивать от колена, лба или подбородка и снова подниматься вверх. За его ловкими руками невозможно было уследить: он то закручивал шары, то ловил их за спиной – и выглядело это так, будто он выхватывает их из воздуха. Маленькие разноцветные шарики создавали атмосферу воздушности и беззаботности. Можно было подумать, что жонглирование для Сажерука – веселая и легкая игра, если бы не его лицо, остававшееся за стеной мелькавших шариков безучастно-серьезным, словно оно принадлежало другому человеку, – не тому, чьи руки порхали так беспечно. Мегги подумала, что у Сажерука, наверное, до сих пор болят пальцы. Они все еще были красными. Хотя возможно, на них просто падал свет от пламени.

После того как Сажерук убрал шары в рюкзак и раскланялся, зрители долго не хотели расходиться, но в конце концов на площади остались только Мо и Мегги. Фарид присел на мостовую и стал считать собранные деньги. Вид у него был довольный, как будто он всю жизнь только этим и занимался.

– Значит, ты все еще здесь, – проговорил Мо.

– Это место не хуже любого другого, – буркнул Сажерук, собирая вещи: две бутылки, фокусы с которыми он показывал Мегги в саду у Элинор, обгоревшие факелы и плевательницу, содержимое которой он без малейшего стеснения выплеснул на мостовую. Он раздобыл себе новую сумку – старая, видимо, осталась в деревне Каприкорна. Мегги подошла к рюкзаку, но Гвина в нем не было.

– Я надеялся, ты уже далеко: где-нибудь, где Баста не сможет тебя найти.