Корнелия Функе - Чернильное сердце

– Эта леди рассказала странную историю, – сказал полицейский, не глядя на Элинор. – Что-то о похищении ребенка. Это вам не поджог, это серьезное обвинение…

– Все это вздор, – бесстрастно сказал Каприкорн. – Я люблю детей, но на расстоянии. Они отвлекают от работы.

Полицейский кивнул, с обреченным видом разглядывая свои руки.

– Еще она рассказала о какой-то казни…

– Не может быть! – Каприкорн посмотрел на Элинор, словно поражаясь игре ее воображения. – Вы, офицер, прекрасно знаете, что это не мои методы. Мои люди исправно выполняют все мои приказы, и у меня нет надобности прибегать к подобным мерам.

– Конечно, – тихо сказал полицейский и направился к выходу.

Едва в церкви стихли его быстрые шаги, Кокерель, сидевший на ступенях, захохотал:

– Это у него трое детей? Надо, чтобы все полицейские имели маленьких детей. С этим справились легко: Баста всего лишь пару раз прогулялся перед школой, где учатся его дети. Может, освежить ему память? Для профилактики.

Он взглянул на Каприкорна, но тот покачал головой:

– Лучше подумаем, что делать с нашей гостьей. Поступим с ней так же, как и с другими, которые распускают о нас всякие слухи?

От взгляда бесцветных глаз Каприкорна у Элинор подкосились ноги. «Если бы сейчас Мортимер предложил вчитать меня в какую-нибудь книгу, – подумала она, – я бы тут же согласилась и не стала бы даже препираться с ним». За спиной у нее стояли подручные Каприкорна – о побеге не могло быть и речи. «Что ж, Элинор, – решила она, – тебе остается только достойно умереть!»

– Склеп или хлев? – спросил Кокерель.

«Склеп? – подумала Элинор. – Сажерук, кажется, что-то говорил о склепе… Думаю, ничего хорошего…»

– Какая разница? Пусть будет склеп. Все равно от нее надо избавиться. Кто знает, кого она приведет в следующий раз, – сказал Каприкорн и зевнул, прикрывая рот рукой. – Значит, сегодня вечером у Тени будет больше работы, чем планировалось. Она только обрадуется.

Элинор хотелось бросить им в лицо какое-нибудь смелое обвинение, но язык не желал слушаться. Кокерель почти дотащил ее до той дурацкой статуи, но Каприкорн велел вернуться.

– Я забыл спросить ее про Волшебного Языка, – сказал он. – Может, она знает, где он?

– А ну говори! – рявкнул Кокерель и с такой силой схватил ее сзади за шею, словно собрался вытрясти из нее ответ. – Выкладывай, где он скрывается?

Стиснув зубы, Элинор стала соображать.

– Разве меня надо об этом спрашивать? – крикнула она Каприкорну, когда язык снова стал ей повиноваться. Каприкорн по-прежнему сидел в своем кресле бледный, как будто его долго стирали и выбеливали на безжалостном солнце. – Разве не твои люди застрелили его вместе с мальчиком?

«А теперь взгляни на него в упор, Элинор, – велела она себе. – И не отводи глаза. Вспомни, как ты смотрела на отца, когда он заставал тебя с книгой, которую запрещал тебе читать! Выжми слезу. Разозлись! Вспомни свои сожженные книги, страх и отчаяние прошлой ночи, а если все это не поможет, ущипни себя как можно сильнее!»

Каприкорн подозрительно смотрел на нее.

– Я же говорил! – воскликнул Кокерель. – Мы его подстрелили!

Элинор не сводила глаз с лица Каприкорна, которое все больше расплывалось от ее притворных слез.

– Мои люди прочесывают холмы – ищут сбежавшего пленника, – медленно проговорил он. – Ты, наверное, знаешь, где искать трупы?

– Я похоронила их и, хоть режьте, не скажу где. – Элинор почувствовала, как по ее носу стекает слеза. «Клянусь буквами алфавита! – удивилась она. – Элинор, в тебе пропала драматическая актриса. Кто бы мог подумать!»

– Значит, говоришь, похоронила. – Каприкорн покрутил кольца на левой руке – их было три, и он то и дело поправлял их, как будто не позволял покинуть пост без разрешения командира.

– Поэтому я и обратилась в полицию, – призналась Элинор. – Я хотела отомстить за них и за свои книги.

Кокерель снова захохотал:

– Здорово же они горели! Лучше всяких дров.

Элинор со всей силы влепила ему пощечину, а рука у нее была тяжелая, и разбила ему нос. Он утер кровь рукавом и удивленно уставился на красные пятна.

– Видишь? – показывал он Каприкорну измазанный кровью палец. – Спорим, Тени придется повозиться с ней подольше, чем с Бастой!

Схватив Элинор за локоть, он потащил было ее в склеп, но она зашагала рядом с ним, гордо подняв голову. Правда, увидев лестницу, уходившую в бездонную черную дыру, она на несколько мгновений утратила всю свою решимость. «Склеп – место для обреченных», – поняла она. В нем пахло плесенью, сыростью, смертью…

Но, увидев прижавшегося к решетке Басту, Элинор не поверила своим глазам. Она решила, что ослышалась, когда Кокерель сказал о нем. В глазах Басты застыло такое же отчаяние и страх, как у затравленного зверя в клетке. Он смотрел на Элинор невидящим взглядом – сквозь нее, словно она и Кокерель были невидимками, которых он так боялся.

– Что он тут делает? – спросила Элинор. – Вы уже своих сажаете?

– Сказать ей? – пожав плечами, спросил Кокерель Басту, но тот по-прежнему глядел на них пустым, ничего не выражающим взглядом. – Сперва он упустил Волшебного Языка, а теперь еще и жонглера. Нельзя же так портить отношения с боссом, даже если ты его любимчик. А поджигать ты уже давно разучился, – злорадно сказал Кокерель Басте и подтолкнул Элинор к соседней камере.

«Ну-с, госпожа Лоредан, вам самое время подумать о завещании, – вздохнула Элинор. – Если Каприкорн готов прикончить своего самого верного пса, то уж с вами церемониться не станет».

– Не вешай нос! – крикнул Кокерель Басте, вытаскивая из кармана ключи. – Ты все-таки в обществе дам.

– Вы так и не поймали пожирателя огня? – спросил он охрипшим голосом и уперся лбом в решетку.

– Нет, но эта толстуха утверждает, что мы все-таки пристрелили Волшебного Языка. Не зря же Плосконос столько кошек перебил, пока тренировался.

Когда Кокерель открыл дверь камеры, в темноте что-то зашевелилось – там, прислонясь спиной к каменному гробу, сидела женщина.

– Это тебе для компании, Реза! – Кокерель втолкнул Элинор в камеру и ушел, посмеиваясь. – Будет с кем поболтать.

Элинор не видела лица женщины, но, когда та поднялась, не знала, радоваться ей или плакать. Она предпочла бы встретиться со своей любимой племянницей в другом месте и при других обстоятельствах.

Фарид услышал чьи-то шаги в то мгновение, когда они начали подготавливать факелы, которые должны были гореть долго, поэтому необходимо было сделать их туже и крупнее, чем те, что Сажерук использовал во время своих представлений. Мальчик обрезал Мо волосы ножом, который подарил ему Сажерук, и они стали короткие, как щетина, – Мо стал выглядеть немного по-другому. Потом Фарид посоветовал ему натереть землей лицо, чтобы оно стало темным. «Теперь нас никто не узнает!» – подумал он, как вдруг услышал чьи-то шаги и голоса: кто-то ругался, другой человек смеялся и что-то кричал, но разобрать слова было невозможно.