Корнелия Функе - Чернильное сердце

Мо собрал факелы. Фарид небрежно запихнул в рюкзак Гвина, и тот лязгнул зубами.

– Куда ты, Фарид? – прошептал Мо.

– Я сейчас! – сказал Фарид и закинул рюкзак на плечо. Он перелез через черные камни в том месте, где когда-то было окно, и спрыгнул в траву. Металлическая плита, которую он отбросил в сторону, уже поросла алиссумом, невзрачные белые цветки которого покрывали ее, словно снег. Эту плиту Фарид нашел, когда ему пришлось провести здесь долгие часы с Сажеруком, с молчаливым, замкнутым жонглером. Забавляясь, мальчик прыгал в траву, чтобы прогнать скуку, и вдруг обнаружил яму под плитой. Он заметил, что под ней раздавался гулкий звук. Возможно, эту яму выкопали как погреб, но однажды ее использовали как тайник.

Мо наткнулся в темноте на скелет и отшатнулся. Вряд ли это был скелет взрослого человека. Он лежал свернувшись калачиком, и поэтому мальчик не испугался его – выглядел он вполне мирно.

Фарид задвинул плиту над тесной ямой. Мо был высок для такого убежища, но с ним мальчику было все-таки спокойнее, хотя он слышал такое же частое биение сердца Мо, как у него самого, когда они сидели рядом, прислушиваясь к звукам наверху.

Голоса были неразборчивы, словно доносились из преисподней. Вдруг кто-то наступил на плиту, и Фарид схватил Мо за локоть. Когда наверху все затихло, они еще долго не могли поверить, что вокруг тишина. Фариду даже стало мерещиться, что скелет двигается.

Мо осторожно сдвинул плиту и выглянул наружу – наверху действительно никого не было. Лишь трещали цикады да испуганно вспорхнула птица с обугленной стены.

Они взяли все: одеяла, свитер Фарида, в который он кутался ночью, и даже окровавленные тряпки, которыми Мо перевязывал ему лоб.

– Что ж, – произнес Мо, стоя у кострища, – сегодня одеяла нам не понадобятся. Что бы я без тебя делал, ухо-парень, ловкач и искатель тайников?! – воскликнул он и погладил мальчика по голове.

Потупив взор, Фарид улыбнулся.

Подручные Каприкорна искали Сажерука не там, где он был. Он не смог уйти из деревни. Сажерук прятался в доме Басты.

Дом Басты находился в переулке за двором Каприкорна, среди заброшенных построек, где обитали лишь кошки да крысы. Соседей у него не было, он вообще не любил общаться с людьми, кроме Каприкорна. Сажерук был уверен, что Баста спал бы, как собака, у порога Каприкорна, если б ему разрешил хозяин, но никто из подручных Каприкорна не жил в его доме. Они только охраняли его, а ели в церкви и спали в опустевшем доме, каких в деревне было немало. Чернокурточники постоянно меняли место жительства: сначала жили в одном доме, а если прохудится, например, крыша – перебирались в другой. И только Баста жил на одном месте. Сажерук предполагал, что он присмотрел этот дом, потому что у его порога рос зверобой – оберег от всякого зла, за исключением того зла, что было у самого Басты.

Дом был из серого камня, как почти все дома в округе. Черные ставни Баста обычно закрывал, нарисовав на них знак, защищавший, как он считал, от беды, подобно цветам зверобоя. Иногда Сажерук думал, что Баста боится проклятия, потому что боится мрака в своей душе, отчего мир вокруг кажется ему тоже мрачным.

Не успел Сажерук выйти из церкви, как наткнулся на отряд подручных Каприкорна. Увидев его, они растерялись от удивления, и он успел скрыться в переулке. К счастью, Сажерук знал в этой деревне каждый камень. Он направился было к автостоянке, чтобы оттуда уйти в горы, но внезапно вспомнил о том, что дом Басты стоит пустой. Он пробирался вдоль разрушенных стен, прячась в подвалах и опустевших домах. Он умел прятаться – даже Гвин не мог его превзойти. И это умение ему пригодилось: он облазил все заброшенные уголки деревни, как исследовал любое другое место, где ему приходилось бывать.

Обессиленный, он добрался до дома Басты. Баста, едва ли не единственный в деревне, запирал свою дверь, но замок не остановил Сажерука. Чтобы немного отдышаться, он спрятался на чердаке, где так прогнили балки, что на каждом шагу можно было провалиться. На кухне оказалась еда – это было очень кстати: от голода у него уже сводило желудок. С тех пор как их с Резой посадили в сетки, их ни разу не покормили.

Перекусив, он приоткрыл ставни, чтобы его не застали врасплох, но услышал лишь легкое, едва уловимое динькание. И тут он вспомнил о фее, которую вычитала Мегги.

Он нашел ее у Басты в спальне, где стояли лишь кровать и комод, на котором были аккуратно сложены закопченные кирпичи. В деревне ходили слухи, что из каждого дома, подожженного по приказу Каприкорна, Баста уносил по кирпичу, хотя боялся огня. На одном кирпиче стоял стеклянный кувшин, в котором что-то мерцало, наподобие светлячка. На дне, свернувшись, словно бабочка, только что освободившаяся из кокона, лежала фея. Кувшин был накрыт тарелкой, но хрупкое создание вряд ли могло летать. Когда Сажерук снял тарелку, фея не подняла головы. Он осторожно вытащил ее. У феи были такие крошечные ручки и ножки, что он боялся сломать их. Феи, которых он знал раньше, были меньше, но не такие хрупкие, у них была кожа фиолетового цвета и четыре блестящих крылышка. А у этой был человеческий цвет кожи, а крылья как у бабочки. Ее нужно было покормить: она выглядела полумертвой. Станет ли она есть то, что любили все феи?

Сажерук взял с кровати подушку, положил ее на чистый стол (в доме у Басты все сияло чистотой, как его белоснежная рубашка) и устроил на ней фею. Потом он налил в блюдце молока и поставил на стол. Фея открыла глаза: похоже, она, как и все феи, которых он знал, тоже любила молоко. Он обмакнул в молоко палец и капнул ей на губы. Она слизала каплю, как котенок. Сажерук кормил ее молоком до тех пор, пока она смогла сесть. Фея слабо взмахнула крылышками, на ее лице появился румянец, и она начала тихо динькать, но он не понимал ни слова, хотя знал три языка, на которых говорят феи.

– Жаль! – прошептал он, пока она трепетала и неуверенно вспархивала. – Наверное, я не узнаю, сможешь ли ты сделать меня невидимкой или таким же маленьким существом, чтобы улететь с тобой на торжество Каприкорна.

Фея глянула на него, что-то динькнула и опустилась на буфет.

Сажерук присел к столу, посмотрел на нее и подумал: «Как приятно снова увидеть фею! Если бы еще у огня было чувство юмора, а из-за деревьев хотя бы изредка выглядывал кобольд или стеклянный человечек, вероятно, я привык бы к этому миру: к шуму, спешке, толпе и к светлым ночам…»