Сет Дикинсон - Бару Корморан, предательница

Первый день совета закончился унизительным провалом.

Тайн Ху попыталась перехватить Бару на пороге.

– Займись «шакалами», – недовольно буркнула Бару.

Разочарование и унижение гнали ее вперед. Отчаяние и дурные предчувствия новых испытаний заставляли действовать в одиночку. Она обещала мятежникам Внутренние Земли. И она получит их – собственным умом и волей. Обойдется без политических браков с Наяуру, без благородных соглашений и даже без советов Тайн Ху.

Если ей не удастся, то па что же надеяться?

Бару направилась к лагерю княгини Игуаке. Среди сияющих отполированными латами шеренг копейщиков Коровьей Княгини дружинники Сентиамуты чувствовали себя неуютно. Оно и немудрено: Сентиамуты – все как на подбор – были оборваны и красноглазы.

Перед строем стоял, осматривая копья воинов, князь Пиньягата. Увидев Бару, он отсалютовал ей.

– Доброго вечера!

– И вам, ваша светлость.

– Славный зимний поход. Ваши «шакалы» отлично показали себя в военной кампании. Избавили меня от кое-какой грязной работенки. За что я вам искренне благодарен. – Оторвав занозу от ясеневого древка, он бросил на хозяина копья зверский взгляд. – Я слышал, с вами ходит стахечийская ягата. Корень моего родового имени… Любопытно было бы взглянуть на их снаряжение.

Бару кивнула.

– А Игуаке – она тоже благодарна? – осведомилась она.

Пиньягата пристально посмотрел на свою собеседницу.

– Девена направляет тебя, – наконец произнес он.

И Бару вошла в дом княгини – одна, без оружия.

Конечно, из всех князей Внутренних Земель наиболее веские причины встать на сторону восставших были именно у Игуаке. Наяуру скоропалительно напала на нее без объявления войны, и наверняка – не без поддержки Маскарада. Значит, оскорбленная честь, гнев или жадность – в общем, хоть что-то да заставит ее примкнуть к мятежникам. У нее нет выбора. Ее кавалерия и копейщики Пиньягаты скажут решающее слово в грядущей войне.

Она не может не примкнуть.

Княгиня Игуаке ждала Бару, сидя в центре застывшего в камне водоворота – мандалы из красного и белого мрамора.

– На колени, – приказала она.

Поперхнувшись гордостью, многими днями лесного похода, Бару застыла на месте. Но промедление не привело ни к чему.

Игуаке продолжала любезно улыбаться. Бару не отводила от нее взгляда.

Мощная, великолепная Игуаке с кожей цвета земли под паром любила украшения. На ее золотых браслетах были отчеканены быки и лошади, скачущие вереницами, – живое воплощение красоты и богатства империи ту майя. Сколь ничтожной, должно быть, казалась Бару в сравнении с ней – по-крестьянски поджарая, мускулистая, как чернорабочий, без титула, без детей, без всякой власти.

Бару опустилась на колени и склонила голову.

Игуаке скрестила руки на груди.

– Ты создала восстание из теней, – изрекла она звучным голосом владыки. – Хитрые богатства из бумаги и чернил. Призрачные армии лесовиков, лишенных доспехов. Брачные перспективы при отсутствии довольных любовников и доказательств способности рожать младенцев. Я слушала, как на совете ты предрекала князьям конец, и подумала: может, у нее нет ничего, кроме пустых речей?

Бару открыла рот, но Игуаке сдвинула брови и махнула рукой. Один из стражей ударил древком копья о каменный пол.

Бару была иноземной простолюдинкой на княжьем дворе. И пока еще ей не дали позволения говорить.

– Наяуру предала меня, и я охотно спущу с нее шкуру, – продолжала Коровья Княгиня. Ее драгоценности мелодично позванивали при каждом движении. – Но я понимаю ее. Она мечтает заполучить мои стада и пастбища – так же, как и я сама желаю присвоить плотины и мельницы в свою собственность. Она хочет, чтобы ее дети породнились со мной, а мой род склонился к подножию ее трона. И она решила, что у нее есть шанс получить все это и вдобавок оказаться в фаворе у Пактимонта. Восстания открывают возможности, верно? А какие возможности можешь предоставить мне ты, Бару Рыбачка?

И княгиня указала своей дланью на Бару.

Та заговорила – без злости, без мольбы, взвешивая каждое слово.

– Ты пустила «Армию шакала» в свои владения. Ты дала нам людей и припасы. Мы в ответ разбили Наяуру, когда она пошла на тебя войной. Твои вложения окупились.

Игуаке многозначительно промолчала. Но Бару не сказала более ничего, и княгиня произнесла:

– Однако мой долг перед тобой – тоже призрачная тень. Он существует лишь в нашей памяти. Вероятно, я предпочту забыть о нем: теперь я могу выдать тебя Пактимонту, и в награду они уничтожат Наяуру и пожалуют мне ее земли. Но я могу выслушать ее блеянье, взять с нее виру [27] Взыскание денег с виновника за содеянное им преступление (убийство). и вместе с ней истребить «шакалов». – Игуаке разглядывала Бару, точно бракованного жеребенка, неудачного отпрыска призового жеребца. – Сегодня я хотела услышать, что мне предложат восставшие. Но одними тенями тебе, Честная Рука, не перебить цены, которую готов платить Маскарад. Мы не забыли, что случилось с последним из южных князей, который присоединился к тебе: теперь народ Радашича склоняется перед стягом оленя. Мы помним о Дурацком Бунте и об участи тех, кто начал действовать слишком рано. Если ты хочешь, чтобы я рискнула воевать против Пактимонта, ты должна предложить мне реальные ценности.

«Сомнение предателя».

Бару подняла голову и взглянула в глаза княгини. Обдумала и тотчас отвергла последнюю мольбу: «Неужто свобода Ордвинна для тебя ничего не стоит?»

Ордвинн никогда не был добр к тем князьям, которые расплачивались кровью за идеи. Ордвинн привечал тех, кто платил кровью за власть.

И не только Ордвинн, но и весь мир. В конце концов, не Тараноке подчинил себе Империю.

– Я поняла твой вопрос, – сказала Бару вслух. – Ответ последует вскоре.

Ночью Бару призвала Зате Олаке в свой шатер для совета. Войдя, Незримый Князь застал ее за поздним ужином – Бару раздирала руками жареного цыпленка и лизала кристалл соли.

– Садись, – велела она.

Постанывая и покряхтывая, Олаке опустился в кресло напротив.

– Зима совсем лишила тебя инкрастических манер, – усмехнулся он, стягивая перчатки и привычно обшаривая взглядом шатер. – Или ты одичала в обществе Тайн Ху?

– Воспитанность княгини Вультъягской в описаниях не нуждается, – подтвердила Бару, разламывая бедренную косточку. Старик кивнул. – Интересно, кому из нас эта зима далась легче?

– Цинга в лесах против пактимонтской бойни… Трудно сказать! – Старик па миг смежил веки и плотнее запахнул плащ. – У меня было ухо в каждой стене и глаз в каждой лампе. Но всему уже пришел конец. – Короткий шипящий смех князя прозвучал как странное придушенное многоточие. – Видела бы ты улицы по весне. Всюду талая вода мешалась с кровью.