Кристина Амарант - Ты мои крылья [СИ]

Она позволила себя увести на кухню. Безропотно приняла из рук анхелос кружку с горячим чаем — молочный оолонг без сахара, ровно такой, как она любит. За месяц жизни бок о бок Торвальд изучил ее вкусы. И он действительно старался сделать все, что бы ей было хорошо в его доме.

— Спасибо.

Он мрачно кивнул, и Наама снова поймала отзвук чужого недовольства и тревоги. Хорошо, что хоть отговаривать снова не принялся. Понимал — бесполезно.

Все так же, как было уже как много раз до этого. Заварник, крохотные чашки из императорского фарфора, колотый сахар в вазочке на столе. Чаепитие по — плебейски, на кухне — в доме имелась столовая, но Торвальд пользовался ею крайне редко. Возможно потому, что в отсутствии прислуги бегать туда и обратно с посудой было просто неудобно.

Все так же, но не так. B молчании не было покоя. Только нервное ожидание.

Возможно, это их последнее чаепитие.

— Торвальд…

— Наама, я…

Они начали одновременно. И одновременно замолчали, уставившись друг на друга. Потом он усмехнулся.

— Bы что-то хотели сказать?

— Да, — она отвела глаза, с преувеличенным вниманием изучая розочки на скатерти. — Я хотела… Насчет тех моих слов. Думаю, я должна извиниться. Я мало чего знаю о людях и судила, не разбираясь.

Произнести это внезапно оказалось куда проще, чем она думала. Наама выдохнула, наслаждаясь странным чувством облегчения, и подняла взгляд на мужчину.

— Кроме того, я хочу сказать спасибо за все, что вы сделали для меня. И за ваше терпение. Я иногда бываю просто несносной.

Она ждала, что Торвальд ответит шуткой, в своем обычном стиле. Но вместе этого сердце тревожно сжалось от дикой смеси нежности, вины и печали. Чужие чувства, попав в минорные аккорды, звучавшие в душе, ощутились как свои — полностью и целиком.

— Я тоже должен попросить прощения, — тихо выговорил мужчина. — Мне стоило не поддаваться эмоциям, а переубедить вас. Если вам будет интересно, я потом поделюсь фактами. Все не так однозначно, как может показаться на первый взгляд.

Потом… Спасибо ему за это «потом». За то, что он, несмотря на свое категорическое несогласие с решением Наамы, отбросил в сторону страшную статистику, которой пугал ее всю неделю и теперь говорил так, словно не сомневается — это «потом» обязательно наступит.

Захотелось сказать еще что-то. Но что? Самое главное уже прозвучало, любые другие слова после этих казались лишними.

Так они и пили чай в молчании.

ГЛАВА 7

Оглушительно громко тикали часы, отсчитывая последние мгновения. Наспех переоборудованная в больничную койку кровать казалась жесткой и неудобной, но ворочаться и вставать, после проведенной тонкой настройки, было нельзя («крайне нежелательно», как выразился Макконелл). Поэтому Наама рассматривала потолок.

Скучный потолок. Белый, как и в других комнатах коттеджа. Никакой гипсовой лепнины или арок, которые встречались в Грейторн Холл. Только еле заметное пятно в форме летящей птицы в углу у окна.

— Еще раз: тестовый пуск, — раздалась отрывистая команда над головой. Контуры нанесенных фигур и рун разом вспыхнули, заполняя пространство кроваво-красным сиянием, словно в комнате бушевало пламя. Красный сменился оранжевым, потом желтым, зеленым… Как рекламная вывеска, которую лишенный вкуса владелец настроил на поочередное отображение всех цветов радужного спектра. Макконелл довольно крякнул.

— Ну что, готовы? — над Наамой нависло его плохо выбритое лицо. Парадоксальным образом щетина делала оборотня моложе.

Она вдруг поняла — все. Теперь совсем все. И содрогнулась в приступе неконтролируемой дрожи.

— Торвальд?! — Наама чувствовала его рядом — тревога, напряжение, снова отчего-то вина, словно он был причиной всего происходящего.

Но одних эмоций было недостаточно. B эту минуту на пороге неизведанного хотелось видеть, знать, что рядом есть кто-то, кому Наама не безразлична. Для кого она не просто интересный медицинский случай. Тот, кто тревожится за нее.

— Я здесь, — он вынырнул из-за спин ассистентов. Γорячие пальцы погладили ее руку, сжали.

— Bы ведь не уйдете?

— Не уйду.

Он хотел было вернуться на свое место в углу, но Наама вцепилась в ладонь.

— Не отпускайте меня! Пожалуйста, слышите! Что бы ни случилось!

Равендорф обернулся к оборотню:

— Эндрю?

— Да ладно, — тот махнул рукой, указывая на стул в изголовье кровати. — Сиди там, только очень тихо.

Полковник пересел и теперь Наама могла видеть совсем близко его сосредоточенное, мрачное лицо. От пальцев, сжимавших ее ладонь, по коже словно текло горячее пламя.

— Готовы? — снова поинтересовался Макконелл. — Раз, два, три. Поехали…

Темнота… бесконечный темный туннель, а может дыра, в которую задувал пронзительный холодный ветер. Наама падала в нее, пока не опустилась на самое дно.

Здесь стоял туман. Непроглядный и тяжелый, он вцеплялся в одежду, волосы цепкими холодными пальцами. Норовил сбить с пути, утянуть куда-то в холодное промозглое ничто. Она вырывалась и шла дальше, зная, что вот-вот достигнет заветной цели.

Туман расступился, открыв взгляду каземат. Каменный мешок без окон с единственным тусклым светильником под потолком. Сырой и вонючий, с царапинами на стенах, оставленными сотнями заключенных.

Но Наама вздрогнула не поэтому. Она узнала темницу.

Карцер в подвале императорской тюрьмы, в котором она томилась почти три месяца, ожидая смертельного приговора. Место, не раз потом приходившее в кошмарах. Она провела кончиками пальцев вдоль стены и ощутила бороздки, которые выцарапывала каждый раз, когда тюремщик приносил еду.

Звонкий звук хлыста вспорол могильную тишину этого места. Карцер внезапно раздался, вытянулся в длину, словно искаженный в кривом зеркале. Наама вскинула голову и увидела на другом конце узлища еще двоих. Закованная в цепи демоница — в истинном облике, с рогами, когтями и крыльями — она даже не пыталась порвать свои оковы. Только скулила и медленно отползала к стене, не отрывая взгляда от наступавшего тюремщика — огромного демона с бичом в руке.

Бич еще раз громко щелкнул и лизнул закованное в чешую тело, оставляя на нем белую полосу. Пленница взвыла от боли, отпрянула и уперлась спиной в стену. Кожистые крылья распластались по влажному камню…

Не понимая до конца, что и зачем она делает, Наама шагнула вперед. А мгновением позже узнала их обоих, и не смогла сдержать изумленный вскрик.

Та, что злобно скалилась и прижималась к стене была Наамой — нельзя не узнать свой демонический облик. А тот, второй…

Она видела его в этом облике дважды. Первый раз, когда пыталась отравить. Он понял это, и пришел в неимоверную ярость, не желая сдерживать трансформу. О том, что было дальше Наама старалась не вспоминать.