Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Два удара отбили главные столичные часы. Во дворце еще не спят, там бал, шумно. Здесь, в воровской слободе, тоже не спят — но делают дела удивительно тихо. Фонари горят повсеместно и ровно, улицы обманчиво пусты. Окна трактиров темны, редкие прохожие молчаливы и торопливы. Все в слободе знают: фонари не могут высветлить темную сторону столицы. Но, взяв на себя обязанности фонарщика, ноб чести Донго изначально не пытался решить задач, для человека непосильных. Так что фонари горят, а Сэн на гребне крыши улыбается багряной луне… и думает о друге Уле.

В такие туманные ночи почти удается представить Ула рядом. Он бы теперь лежал, пялился в небо и бормотал что-то сонно-нелепое о повадках городских котов и о том, как хорошо коты вписываются в узор заглавных букв книги «Танцующий убийца».

Туман прячет город… Сэн вздохнул, несколько раз стукнул кулаком по грудине, норовя унять боль. Душа в таком же тумане: осталась без опоры, как свет незримого фонаря, многослойно укутанный рыжими и зеленоватыми пеленами промозглой сырости.

Что сказать матушке Уле, чем утешить? Каждый вечер ведь сидит у окна, и глаза блестят остро, влажно… Недавно шепнула, ни к кому не обращаясь, что желала бы знать, подрос ли мальчик и сыт ли он, здоров ли — там, далеко?

— Ул, — закрыв глаза, Сэн увидел друга таким, каким помнил: пацаном лет четырнадцати. — Ул, я выкупил дом Монза в Тосэне. И книги мы с Дорном собрали в библиотеку, часть подлинники, а часть копии. Чтобы было всё, как ты помнишь. Проныра Шель летом умаслил соседей и пристрожил ворье. Я съездил и уговорил твоего названого папу Сото — того, из деревни — поселить сына в дом Монза. В этом Сото кровь чувствуется, и он такой… особенный, на тебя похож. Ценная встреча. А Гэл… ну, бывший Голос, ты его не застал, он выхлопотал мальчику место ученика у хорошего мастера-переписчика. Славный у Сото сын, ничуть не алый по крови, тихоня… Но мне видится, Монз ему был бы рад. Ул, тебе слышно? Лия очень устаёт. Она упрямая, упрямее меня и тебя. Спесь с выродков сбивает, чтобы не застили дорогу тем, у кого есть цвет в крови и правда в душе, но нет герба или денег… Она это для тебя, Ул. А ты не возвращаешься и не возвращаешься. И мы не знаем, чем помочь?

Сэн грустно улыбнулся, не открывая глаз и продолжая додумывать, как друг Ул слушает, глядя на луну, поднимает руку и рисует быстрыми штрихами указательного пальца узор, видимый лишь отчасти и лишь алому с особенным зрением: узор вдохновенного, искристого полета души… Следа в воздухе вроде и нет, но след в сознании яркий, он весь — тепло и тихая радость.

По мостовой прошаркали шаги: поодаль, без попытки таиться.

Сэн тряхнул головой, досадуя на помеху мыслям. Пустое — бредет старик. Постукивает палка, поскрипывают неновые башмаки… В воровской слободе и прежде на улицах было, по мнению Сэна, не особенно опасно. Конечно, если не держать на виду плетенку с золотом и не знать великих тайн. Воры у себя дома без причины не шалят. У карманников главная работа в центре, близ рынка. У прочих и того далее, в богатых пригородах и величественных дворцах. Грабители предпочитают лесистые обочины дорог вне стен Эйнэ, и всё больше к западу, особенно после случая с Чиа… Кого только угораздило не узнать в лицо жену третьего канцлера? Да еще предложить ей, мирно отдыхающей у костерка, кус свежей оленины «и ночь веселья в подарок»? И это — при сыне! Дорн, помнится, улаживал историю и выглядел смущенным… В кои-то веки избитые разбойнички взвыли и посмели жаловаться! Тихо, испуганно: мол, за жизнь свою опасаемся. Не виноватые мы, а если Дикая в обиде, так пусть скажет, мы возместим. С перепугу покорчевали пеньки на два дня пешего пути от городских стен, понасажали молодых деревьев. Дорн рассказывал и хмурился — но на самом деле он гордился женой. Никак ведь не ожидал, что смена второго облика вервра повлияет на Чиа так сложно и сильно.

Внешность тихой нобы ночные люди княжества Мийро и соседних земель выучиваются опознавать прежде, чем первый раз сунут руку в чужой карман или возьмутся за кистень. Еще бы! Чиа проверяет места придорожных ночевок и охотничьи домики. Она лично написала «Лесные правила Мийро» лет десять назад, едва получив титул распорядительницы лесов и угодий. Эти «Правила» — единственный закон княжества, исполняемый неукоснительно! Нет свидетельств уничтожения нарушителей… и ни один из таких не вышел из леса. А ещё в княжестве давно не замечалось бешеных лис, медведей-шатунов и обезумевших вепрей. Говорят, князь восхищен усердием распорядительницы. И умалчивают: князь полагает, что дешево отделался, даровав высокий ранг «первой лесничей Мийро». Лия как-то шепнула: слуги дворца знают, что ночами князь иногда вскакивает в холодном поту и бормочет о «дикой бесовке», о том, как страшно жить без разумного и хладнокровного Рэкста, умевшего держать в узде всяческие обстоятельства. Того и гляди, с перепугу князь гласно объявит награду за сведения о пропавшем графе. И смешно, и грустно.

В темном переулке мягко, без шороха песка и скрипа подошв, нарисовалась дорожка следов… Сэн хмыкнул с пониманием. Невидимка спешит привычно, он местный: не подкрадывается, не затевает дурного, просто несёт добычу. Вор, конечно же, и не из последних. На таких крови нет, значит, и спрыгивать с крыши не стоит. К тому же и среди воров есть честные люди. Тот же Шель! Он мирный травник, но двигается гораздо незаметнее. Его в воровской слободе и презирают, и уважают. Бросил фамильное ремесло, имея исключительные способности! Взялся лечить, не наживаясь на недугах… В слободе всякий задолжал травнику хоть одну вылеченную простуду или зашитую рану.

— Ул, я хочу узнать, и давно, — пытаясь удержать лицо друга перед мысленным взором и досадуя на слабость памяти, шепнул Сэн, — ты, кажется, не бросил вызова багряному бесу. А как бы сложилось с Альвиром? Ты умеешь понять, есть ли в нас живое и как задеть самую тонкую струну души. В Альвире — еще есть? Я давно бы должен вызвать его на бой, но Лия против… Хотя знает, мне не важно, могу ли победить! Я алый, во мне правда вроде стержня. Альвир перед миром виновен. А я молчу… и тем себя ломаю, понимаешь?

Снова шаги. Сэн открыл глаза, кивком извиняясь перед Улом и отвлекаясь от беседы с ним, отсутствующим. По кривой широкой улице Озарения, именуемой здешними жителями не иначе как «Сабля атамана», спешат люди. Много, при оружии. Ступают слитно по трое, следуя привычке, крепко вбитой тренировками.

Сэн подобрал ноги, но не встал. Улица освещена, люди не таятся. И всё же… Сэн вслушался. Определенно, воры так не ходят, да и охрана местных «хэшей черной крови» имеет иные привычки.

— Черная кровь, — буркнул Сэн, выпрямился и скользнул по коньку крыши, приняв решение. Сегодня отчего-то сильно раздражало это самоназвание атаманов и главарей, взятое с издевкой над кровью нобской — «голубой». Сэн спрыгнул на пристройку и замер в тени. — Ну дела… чьи дела? И куда это нобов понесло? Ведь именно нобов…