Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Пропаду без тебя, — Тан шмыгнул носом, сунулся к боку и прижался, вздрагивая. — Не пойду туда, совсем не пойду!

— Эй, ты забыла, горничная? Выжить, вырасти, понаделать наследников и только затем разобраться в прошлом. Слово кто давал? Мне, честное, на голубой крови!

— Я, — выдавил Тан. Прижался плотнее. — Утром пойдём.

— Да, темно в ихней столице, на свечках экономят, там же не конюшня большого хэша, — пробурчал Ул, массируя впалый живот. — И на жратве. Золотом живых людей пичкать! Камни, и то полезнее. Есть мягкие, вроде мела. Я бы схряпал.

Через огромный двор от главного крыльца пробежал подросток, поставил у двери чулана корзину и умчался, не проронив ни звука. Явился следом второй, сгибаясь под тяжестью одеял. Вытер пот, пропищал: «Для девочки!»… и был таков.

— Надо было прикупить два платья, — задумался Ул, получив от приятеля половину лепёшки, набитой варёным творогом с зеленью. — Сытее были бы вдвое.

Тан хихикнул, не прекращая жевать свою долю ужина, запивая молоком. Увы, от «деревенщины» он набрался дурных привычек, — отметил без огорчения Ул, в полглаза наблюдая чавкающего, облизывающего пальцы пацана.

— Ты совсем пропадёшь, не подашь весточку, — едва слышно прошептал Тан.

— Мало ли, как сложится. Но я помню ветвь дара, имя дядюшки и твоё — тоже. Кто знает, дороги невесть куда ведут, а всё равно пересекаются.

— Яса, но я-то ничего не знаю о тебе, совершенно! — ужаснулся Тан.

— Ты видел изнанку ивового листа в волосах… Может, такой приметы довольно. Я умею врать, но не тебе. У меня в жизни пока что мало целей. Мама не должна плакать, — задумался Ул. — Она обязана выжить, и мой друг тоже. Еще у меня любопытство внутри, огромное… сильнее голода. Такие вот дела, простые, но очень сложные. Нет, не дам обещания. Прости.

— Я хорошо слышу, когда обещают, — рассмеялся Тан. — Ты не забудешь, уже много. Я тоже не забуду. Вкусный творог, и лепёшку пекли по рецепту западных гор, он лучший. Яса, мы не станем прощаться утром. Ладно?

— Ладно.

Утром прощаться оказалось просто некогда! В бледных сумерках Ул отвел приятеля, устроил на новом месте — и вернулся на каторгу хэша Лофра. Шутка ли: вымести двор, который больше иного поля… И вдобавок не пуст.

— Навозник расшаркался, — нарочито громко сообщили из тени у восточной стены.

На миг захотелось по старой привычке уклониться и немедленно поблагодарить на прозвище, ведь крикун швырнул слова вместо палки, а палок в «сенокосца» бросали ох как много! Но Ул лишь улыбнулся, продолжая работу с прежним усердием.

Уборка — дело понятное, успокаивающее. Стоило взять в руки метлу, и сделалось понятно, как много переменилось в жизни и в тебе самом. Прежде палки пролетали мимо и все же причиняли боль, а теперь оскорбительные слова, внятные каждому во дворе, оказались для слуха и сердца Ула — пусты. Сила не в словах, она в уважении к человеку. И ещё в уважении к себе.

Ул вздохнул и сосредоточился на работе, смутно напоминающей косьбу: замах — с нажимом провести метлу — вернуть в начало замаха… И не смотреть на крикуна, даже мельком! После проводов Тана глаза то и дело щиплет, но, пока метла густо поднимает пыль, можно доказать себе, что в пыли и есть причина красноты век… Ул удобнее перехватил тяжёлой черенок, не иначе, сработанный под размер руки самого хэша Лофра. Чихнув, получилось непринуждённо стереть с лица пыль заодно со слезинкой.

— Зря я, не обидят его там, хэш Оро обещал, — едва слышно шепнули губы. — Тан крепкий парнишка. Неглупый.

— Навозник рыдает, ах-ах, нежный навозник, — оповестил двор тот же гадёныш. — Деревенщина! Слабак! Таким не бросают вызов, таким платки подают. Эй, девица, устанешь мести, падай в обморок!

Зрение Ула позволяло ему не спотыкаться безлунной ночью. Но упрямство мешало повернуть голову, срабатывало успешнее конских шор. Ул повёл плечами, сбросил незначительное напряжение и позволил себе несколько мгновений отдыха. Зачем надрывается крикун? Ушел бы или полез в драку, то или другое… а он лишь шумит! Странно. Ул поморщился и снова стал мести… С рассвета удалось переделать многовато работы, и сколько её впереди! Не до рассуждений. Пора перекинуть черенок в другую руку и мести в обратную сторону.

Каждый шаг приближает к крикуну, каждое движение поднимает новую волну пыли. Летучий сор оттягивает вперёд и вбок, ведь умный человек не метёт против ветра, чтобы не повторять работу бесконечно.

И смысл стоять в пыли, злиться? Но крикун не сдвинулся с месте. Лишь возмущённо фыркнул. Негромко выговорил ругательство и покосился на парадное крыльцо.

— Дал мне самое что ни есть нобское прозвище, — едва слышно усмехнулся Ул.

Поморщился: понял, что со стороны наверняка кажется, будто губы шепчут гадость. Еще бы, ведь мелькнула кривоватая улыбка, перенятая у Оро… Ну вот ответ: крикун пуще прежнего взъярился, обозвал неженкой и девицей. И снова не двинулся с месте… почему?

Ул совсем запутался и продолжил мести, думая о прозвищах и именах. То и другое много говорит о людях. Особенно имена нобов, если даны не абы как. У нобов-наследников в мужской линии имя начинается с закрытого звука, если они обладают хоть каплей голубой крови. Исключение возможно лишь из-за древних фамильных традиций, но семей, хранящих такие традиции, в княжестве — единицы. По общему же правилу первый звук, который Монз определял, как согласный, сам по себе указывает: это ноб, извольте уважать! Имена обычно и завершаются также согласным звуком, если принадлежат законным наследникам и старшим детям нобов. Получается, если с учетом правила заново перебрать имена знакомых, то Монз, Сэн или Тан наделены голубой кровью и рождены в браке. Дядька Сото и вся семья Коно тоже не просты: или кто-то из предков был внебрачным нобом, или право на первый звук получено по новым законам, равняющим кровь с достатком. По тому же правилу выходит, что Ул, назвавшись Ясой, сменил имя, но не повысил ранг. Он — деревенщина, ничейное дитя…

— Навозник, заставлю жрать пыль, — срываясь, прорычал крикун.

В какой-то мере ноба-крикуна даже жаль, — отметил Ул, продолжая невозмутимо мести. Тот топчется у стены, как привязанный! Может, поставлен туда волею старшего? Ведь не один упорствует, пыль глотают — впятером…

С утра наблюдая за жизнью в «Алом льве», Ул насчитал многовато молодых нобов при оружии. Столько их не могло набиться сюда случаем, без существенной причины. Вдобавок все отличались повадкой от Сэна или Тана. Не были готовы знакомиться и по-простому говорить с новым человеком. Отмалчивались, лезли в ссору, заносились. Имена, какие довелось разобрать из чужих разговоров, почти всегда начинались с согласного звука и оканчивались гласным. Будто специально даны такими — чтобы на выдохе добавляться в дразнилки, намекать на рождение вне брака.