Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Страхом несёт отовсюду, — рыкнул Дорн.

В его движениях, в повадке проявлялся зверь, но теперь Ул не ощущал угрозы во втором, незримом взгляду, облике друга. Хотя не таком уж незримом. Искоса отслеживая тень Дорна, Ул замечал в ней, огромной и гибкой, больше звериного, чем человечьего.

Вой постепенно приближался, иногда смещаясь левее или правее. Он оставался надоедливо-однообразным. Живые создания не способны подавать голос, не меняя выражения и не обрывая звук.

— Ты однажды сболтнул о других мирах, — отметил Дорн на бегу. — Верю, мы не дома. Совсем не дома! Но мой зверь тут… вроде не чужой. Его пугает вой, будто на нас охота. Или на таких же. Не отставай! Пахнет кровью.

Ул смирился с тем, что вдруг сделался медлительнее друга. Что запахов не чует и бежит след в след, не понимая ровно ничего. Он по доброй воле шагнул во врата, ведь так? Он ещё на перекрёстке ощутил острое любопытство. Жажда раскрытия тайны вытеснила страх… Ул сделал выбор, на миг забыв даже о Лии и её прошении… Значит, или он пацан и дурак, или ветер не зря влепил подзатыльник, толкая к отчаянному шагу.

— Там! — рыкнул Дорн и потянул из ножен клинок.

Он мчался огромными прыжками, приближаясь к очередному перекрёстку, пустому, как все прочие в чужом городе. Ул насторожился, заметил чего-то вроде молнии, росчерк мелькнул на пересекающей улице. Близ перекрестка прогрохотало, дрожь отдалась в ногах. В лицо хлестнуло пылью и мелким крошевом, обдало остро-кислой гарью. Отчаянно взвыл живой — и голос оборвался писком. Стало тихо. Только прыжки Дорна будоражили эхо. Ул вдруг испугался, осознав: зверь-Дорн примитивнее человека-Дорна, зверь рвется к цели, не рассуждая и не опасаясь! Пришлось наддать, через боль и усталость дотянуться в рывке до шеи Дорна, дернуть за ворот. Подсечь друга под колени, обрушить спиной на дорогу, выбить дыхание.

До перекрёстка оставалось шагов десять. Набравшие скорость тела ехали рядом, не останавливаясь. Куртки истирались о шершавый сплавленный камень. Фамильный клинок Дорна визжал, острием крошил бортик сбоку от дороги… Всё, тишина. Ул крепче вцепился в плечи Дорна, налёг сверху, пробуя удержать друга от рывка и прыжка.

— Не лезь в драку. Очнись, мы ничего не знаем об их мире. Твоё дело не умереть, а разобраться. Осади зверя, он разрезвился.

— Прочь, — прорычал Дорн. Дёрнулся и расслабился. Шепнул тише, обычным голосом. — Всё, я услышал. Взял его за шкирку. Погоди… погоди… прячься!

Дорн метнулся к щели меж домов и забился в тень, под огромный железный бак. По запаху сразу сделалось понятно: внутри старый мусор, выдержанный до заплесневения. Ул поморщился, но лёг рядом с Дорном. Он дышал осторожно и негромко, наблюдая через щель под баком, как перекрёсток полыхает мёртвым белым светом.

Вот рычит и ползёт неживое чудище, набитое людьми. Без лошадей или иной понятной тяги, но это — карета, — понял Ул. Она некрасивая, как всё в здешнем мире: похожа на прямоугольный ящик с узкими бойницами. Зато движется ровно, неустанно. Заняла перекресток… остановилась. В улицу, где Дорн только что рычал и рвался затеять ссору, влетели крупные неживые пчелы, жужжа и подвывая, они заметались, шаря лучами белого света и искря… Улетели дальше. Новый прямоугольный ящик на колёсах миновал перекрёсток, след в след за первым. Дорн напрягся, вглядываясь.

— От него и пахнет кровью, — шепнул он. — Мне туда.

— Погоди, лучше быть снаружи такой кареты, чем внутри, — сразу решил Ул. Он сел, откинулся на стену, предлагая не спешить, и принялся забивать голову друга глупостями, охолаживая его рвение. — Кстати, ты спрашивал про имя. Учитывая, как далеко нас занесло из-за моего дурного любопытства… Я не знаю кровных родителей. Мама Ула нашла меня в реке, я зовусь по её имени, Ул. Всегда знал, что выберу годного человека и он даст мне личное имя. Я втравил тебя невесть во что, а ты не прирезал меня. Ты добрейший ноб, хэш Боув. Мы настолько дружны, что впору просить об одолжении.

— Память что надо, я один раз назвал род отца, ты не забыл, — рассмеялся Дорн. Посерьёзнел и тоже сел. — Что за мир… у них вовсе нет травы и деревьев? Пахнет гнусно. Неживому дана власть, а живые попрятались.

— Пожалуй, та ледяная королева ходит сюда, как к себе домой. На ней вина, или я выдумываю? К нам она не умеет пройти, — задумался Ул. — Она приказала убивать детей, и бес охотится. Пока особенные дети живы, врата заперты для мерзкой бессмерти.

— Бес не сказал внятного о погибших.

— Младенцы полной крови, — предположил Ул. — Он зарезал такую девочку, я видел. Ладно, мы пересидели и поостыли. Нас не заметили, пора думать и двигаться.

— Пошли, — согласился Дорн. Вздохнул и признал: — Меня всё время… тянет? Я здесь иной, очнулся на их гладкой дороге и стал таков. Чую запахи, ночью зрячий, сила играет. Но, чем дольше молчу, тем сильнее хочу зарычать. Страшноватое место.

Дорн нехотя загнал клинок в ножны, выбрался на улицу и долго стряхивал с куртки несуществующий мусор, ведь убрать запах помойки он не мог.

— Пошли, — наконец, предложил он.

Следовать за ревущими повозками, пропустив их вперед, оказалось удобно. Повозки часто останавливались, дозорные пчелы проверяли поперечные улицы, их ждали. Когда порядок происходящего сделался ясен, стало даже скучно. Ул и Дорн теперь легко позволяли повозкам вырваться вперед и знали: они нагонят странную охоту возле очередного перекрёстка, где будут выпущены пчёлы.

Дорн снова и снова принюхивался, рассказывал о людях в повозках всё новые подробности. Их три десятка. Пятеро ранены, сильно — их можно не учитывать как бойцов. Двое управляют повозками, сосредоточены только на этом, их тоже можно не учитывать. Прочие сидят в тесноте, устали. Они плохо слышат ночь и совсем слабо её видят, но неживое им в помощь. Вторая повозка внутри содержит лишь трёх живых. Один еле дышит, от него пахнет не так, как от прочих. Два — обычные люди, и оба непрерывно, остро потеют от страха…

— Летунов всего десять, — задумался Ул. Похлопал по кошелю. — Как думаешь, шкура пчёл пробьётся монеткой? Если я постараюсь.

— Кто знает, что пробьётся, если ты постараешься, — сделав ударение на выбранном слове, хмыкнул Дорн.

Он добыл клинок из ножен и опустил буднично, без свиста и резкого выдоха. Стенка мусорного бака поддалась. Хотя вроде — железная. Ноб презрительно шепнул: «Как масло». Сместился, примерился к углу дома — и так же запросто вспорол стену. Тронул пальцем пролом.

— Тут что, из бумаги строят?

— Значит, летунов беру на себя, — пообещал Ул. — Помни, у здешних есть оружие вроде стрел, бьёт издали. Тогда, ты полез было на перекрёсток, как раз…

— Видел. Буду держать своего зверя за шкирку. Ни злости, ни азарта. Обещаю.