Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

Дорн вздохнул и начал обстоятельно рассказывать о своём мире, каким он видится жителю столицы. Ул слушал молча, пока мог. Хватило его не надолго, стало важно вносить поправки, когда Дорн понёс околесицу. Что значит — «в деревнях живут счастливо и славят князя?». Или — «на полях растет урожай, и делится он между хозяином, работником и князем по общему согласию»?

— Говори на своём наречии, — велел вервр. Вслушался, кивнул. — Теперь ты… Язык настоящий и вам родной, слышу. Что мне делать?

Он отчаялся, сжался в дрожащий комок. Глаза блестели затравленно, уши дрожали.

— Я должен был бросить вас в парке, но вас бы убили, — нехотя признал вервр. — Я должен был бросить вас на берегу, но вас бы убили. Я должен был… все знаю. — Он метнулся, склонился над Улом. — Тебя бросить просто. Ты насквозь фальшивый. В тебе мало человека. — Вервр обернулся к Дорну. — Я жил довольно, чтобы усвоить правило. Проще жалеть о сделанных ошибках, чем о несделанных. Помни: если я сейчас ошибаюсь, то вина — твоя, белый тигр. С того момента, как я очнулся, вина — твоя. Мне никто не дарил такой травы. И вообще… глупо. И ещё запах… да ну вас!

Вервр в два движения ослабил путы, до боли прикусил запястья, отскочил к воде. Мрачно, едва слышным шепотом, посоветовал собираться быстро. Бросил к ногам мешок с корешками и назвал их годной едой. Так же дрожа ушами, вервр дождался окончания сборов и нырнул, едва веревка оказалась закреплена на поясах.

Над озером опять дремала ночь, без звезд и лун, промозглая. Прикушенное запястье казалось ледяным. Ул криво усмехался на бегу: в мокрой одежде торопиться несложно, а вервр мчится, как ошпаренный. Только перед рассветом, в новом убежище под корнями дерева, Чиа немного успокоился. Даже стал разговаривать, делиться мыслями. Мол, скоро зазимки, и до того надо попасть в горы. На первом снегу люди с их машинами, а тем более рэксты с их чутьем, найдут след…

Горы вставали выше день ото дня.

Ул любовался ночными видами, привыкал к бегу, втягивался в ритм и радовался добротной усталости. Он использовал силы на пределе возможного, учился — а это всегда ценно. Жаль, вервр с первого дня будто перестал замечать Ула. Свел общение к указаниям по движению и сигналам к привалу, и те давал лишь Дорну. Смотрел на спутников настороженно, тоскливо — особенно на Дорна. Казалось, вервр решил, что будет неизбежно предан, и заранее смирился с худшим…

— Цветы в инее, — улыбнулся Дорн, на ощупь пробираясь в очередной тайник после короткой прогулки по окрестностям. — Я сам нашел. По запаху.

Он дернул подбородок вверх и прикрыл глаза, ожидая одобрения. Вервр молча развесил уши, насмехаясь. Затем вервр фыркнул и отвернулся, вроде ему не интересно… А ведь сидел в напряжении всё время, ожидая возвращение ноба, — надулся на обоих Ул, которому надоели игры в обиды и обиды, быстро становящиеся играми…

Вервр свернулся клубком у стены и задремал, а Дорн всё ждал похвалы… Улу пришлось отдуваться за двоих, выразительно охая и ахая, ведь дурное настроение хуже заразной болезни. Дорн слушал, кивал и жмурился, шевеля ноздрями. Хотя, если честно, цветы — одно название. Вялая веточка с двумя высохшими стручками семян и несколькими смятыми, подмерзшими лепестками на кончике. Можно, постаравшись, угадать: когда-то цветок был лиловым.

Продолжая делать малопонятные глупости, Дорн поводил цветком над головой, запихнул стебель за ухо, посидел, улыбаясь. Вслушался в дыхание вервра, — сонное, ровное… Дорн воровато оглянулся на Ула, покривился — и вроде бы небрежно бросил цветок на пол, к самой руке Чиа.

— Странный теперь не я, а ты, — отметил Ул. — Лучше б корней накопал. Живот подводит от голода.

— Да? Не заметил, — Дорн сбросил куртку и, подумав, накрыл ею плечи вервра. — Мёрзнет.

— Я тоже, — отметил Ул. — Мне не полторы тысячи лет, я не привык мерзнуть. Не успел пока.

— А-уу, ты двужильный, — зевнул Дорн. — Когда мне было тринадцать, я сбежал зимой от Лофра и никто не дал мне ночью куртку. Я был один в городе и ненавидел род людской. Знаешь, как это холодно — молча злиться на всех?

— Нет.

— Значит, заснешь и без куртки, — Дорн лег спиной к вервру. — Красивые горы. Одного не пойму, нас могут найти тут, почему же не найдут там?

— Спроси у молчуна. Он соврет бесплатно. Или не расслышит.

— Не делайся сварливым. Лучше накопай корней, живот подводит, — Дорн фыркнул, сообразив, чьи слова повторил. — Не хочу искать корни. Мне бы мяса. С кровью.

— Р-рр, тигруша, — передразнил Ул. — Спроси у молчуна, можно ли потратить день на охоту или рыбалку. Впереди водопады. Дома я вмиг добыл бы форели. Руками, без снасти и сетки. Тут есть похожая рыба?

— Есть, — отозвался «спящий» вервр. — Завтра дойдем до стеклянных скал. Оттуда начинается заповедная земля. У меня тоже живот подводит, но я не умею ловить рыбу.

— В твоем возрасте, — вскинулся Ул, залегший было спать, — стыдно!

— Ни капли не стыдно, — буркнул вервр и сонно засопел…

— Стеклянные скалы, — облизываясь и предвкушая сытость, шепнул Ул.

После нового ночного перехода загадка названия оказалась видна насквозь, засияла в лучах рассвета. Скалы походили на плоские наплывы, созданные слой за слоем из жидкого многоцветного стекла. Застывшее, оно просматривалось вглубь, как оледенелая река со своими навек пойманными и неизменными узорами течений, струй, завихрений. Вот вкрапления поднятого со дна песка, а вон там — пузырьки воздуха.

Глянцевая лента стекла полого изгибалась, уходила вправо и влево, терялась вдали, непрерывная: она, по словам Чиа, обозначала границу заповедных земель. Кое-где в поясе стекла, сравнимом по ширине со двором хэша Лофра, гладкость уступала место сколам и разломам с острыми, как лезвие, кромками. Ул шагал по стеклу и пробовал угадать: уж не использовали ли люди оружие, чтобы разрушить это место? И, если так, почему не справились?

Вервр впервые за время похода казался веселым. Не горбил плечи, не поглядывал в небо с тоской и опаской. Вдобавок с самого утра он воткнул за ухо окончательно сухой цветок, который подобрал, едва проснувшись. Из-за цветка подвижное ухо затекало в одном положении. Смотрелось «украшение» нелепо. Зато Дорн весь раздувался от важности и непрестанно косил на цветок, спотыкался через шаг…

— Продержитесь без меня, сумасшедшие? — Ул изучил нелепых спутников с их нелепыми улыбками, одновременными кивками, сопением… Ткнул пальцем в заросли и скалы над ними. — Там река и рыба.

— Иди, — обрадовался Дорн, не глянув на приятеля.

— Иди, — смутился Чиа, изучая горные вершины и часто моргая…

— Психи оба. А ты вообще — навозник, — обиделся Ул.

Он постоял, ожидая от Дорна хоть какого ответа. Напрасно: ноб, дергая себя за безобразно отросшую — до подбородка — челку, выспрашивал у вервра, как искать коренья. Чиа заботливо заправлял челку за неподвижное дорново ухо, проявляя хоть малые признаки рассудительности: так приятель сможет видеть что-то, кроме немытых своих патл! Еще Чиа благосклонно слушал вранье ноба чести, ведь Дорн обещал накопать много корней, если получит подробные пояснения.