Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— У бессмертных? — с отчаянием в голосе напомнил беловолосый.

— Вечность — иллюзия, и создали её в первом царстве, — улыбнулся Сэн. — Отказ от пребывания в круге жизни есть отказ от жизни. Я говорил так называемой королеве… Иногда важно уйти, вернуть дары, как возвращают их все в круге жизни. Вода отдает себя траве, та жертвует животным, они — людям. Люди порой отказываются жертвовать, но с них взимают и без согласия. Мы тем более должники, нам слишком много дано.

— Хватит мудровать, — зарычал беловолосый. — Мой мир гибнет, я знаю вашу силу и знаю, что однажды окажусь с ножом в спине без лекаря, способного помочь, потому что верю с давних пор лишь одному и не согласен даже обратиться к иным.

Беловолосый тоскливо глянул на женщину и отвернулся. Она виновато всплеснула руками, погладила широкое плечо, заботливо заправила за ухо прядь белых волос.

— Когда ты приведешь в порядок чёлку, вечный неряха… Зачем пробуешь предречь себе дурное?

— Вижу во сне.

— Тогда стоит видеть и то, как тебя вылечат, — наклоняясь к дрогнувшему по-звериному уху беловолосого, шепнула женщина. — Я всё понимаю. Но и ты пойми, дёшево расплатиться не получается. Мы решили, мы уходим. Нам больно, хотя мы правы. Тебе ещё больнее, хотя ты тоже прав. Надо быть очень молодым и иметь очень горячее сердце, чтобы найти вес у твоей и моей правды, чтобы решиться их сравнивать. Я уже не способна. Прости.

— Вы сдались, — поморщился «Дорн».

— У нас иной путь, но его не пройти, если однажды сдашься и ты, — рассмеялась Лия. — Хотя подобное — небыль… Иногда я мечтаю родиться в третьем царстве и разучиться быть… понимающей всех. Почему я не смогла повзрослеть до того, как ты обзавелся семьей? Я понимаю, проще уйти, чем всю вечность называться друзьями.

На сей раз беловолосый поморщился, как от боли — и смолчал. Женщина протянула руку, почти касаясь его груди, и ладонь засветилась пушистым, мягким золотом.

— Всё будет хорошо. И во сне, и наяву. Только не мсти тому, кто ударит в спину. Может, он желает смерти себе, а не тебе. Или просит о помощи так странно… и страшно. Или даже помогает. Жизнь сложна, и это вовсе не плохо. Ты ведь тоже сложноват, в тебе доброты на ноготь, а стоит присмотреться — и делается ясно: её достаточно.

— Ты неисправима, — вздохнул беловолосый.

Женщина улыбнулась, и на душе сделалось по-летнему тепло, и над зеленым лугом сна расцвёл полдень, способный стереть самые мрачные тени ледяной зимы…

— Ты тоже, — Ул едва слышно выдохнул ответ Лии из сна, вздрогнул и очнулся.

Рывком сел, огляделся.

Зазимки, горы чужого мира искрятся, празднуют заснеженный рассвет. В чаше озера серебрится вода, звенит льдинками. Глаз дракона на прежнем месте и всё так же внимателен. Поутру он сделался багряным в синеву, и такой — тоже замечателен и загадочен. Ул приветственно кивнул дракону, потянулся. Наконец, исчерпав отсрочки, посмотрел на старика. Ничего не переменилось? Со спины — точно. Кожа да кости, разве шрам у ребер сделался не так заметен. Темные пятна на коже побледнели.

— Что — тоже? — на местном наречии уточнил хрипловатый голос.

Ул икнул от недоумения, потянул старого за плечо — и тот повернулся на спину, как живой: не завалился куклой, а гибко перекатился и поправил голову, чтобы глядеть в глаза.

За ночь старик помолодел лицом лет до сорока, морщины разгладились, кожа натянулась на череп плотно, аж смотреть жутковато. И ещё — взгляд. Даже у Дорна не такой чудной, а этот: в две обжигающе-острые рубиновые точки, и не выдержать его, никак.

— Лия сказала, что вы неисправимы, хотя она была не Лия, и вы вовсе не Дорн, — проглотив ком сомнений, заверил себя Ул. — Зачем мне столько путаницы? Лия выходит за Сэна, а Дорн вовек не выберет жену, с ним прям беда, то дерётся, то помирает, раненный. Я знаю его недолго, но женщин он боится, как огня. Потому что выплюнувший гадость мужской рот можно обеззубить в один удар, а бабы ядовиты до своей нескорой природной смерти.

— Длинный ответ, — осторожно похвалил бывший старик. Покосился на дракона. — Он не беспокоит тебя?

— Он милый.

— Ты видел драконов прежде?

— Нет. Вчера познакомились.

— Тебе часто говорят, что ты странный? Понятно. И ты вылечил меня, как было обещано, в один день? И знаешь её слова. Приснились? — Беловолосый усмехнулся без радости, сел и уставился на дракона. Тот взволновался, перебрал лапами и потянул голову ближе. — Нет, я не настолько здоров, чтобы слиться. Не хочу отравить тебя.

— Понимает вас? — порадовался Ул. — Я, если честно, намаялся с ним. Сколько объяснял, а он и ухом не повёл в ответ! Зато рычал, даже искры погнал, когда я засомневался. Нрав у него довольно сложный.

— Сколько их осталось в заповедных землях? — будто не слыша, беловолосый продолжил беседу с драконом. Не ожидая ответа, грустно улыбнулся. — Вот как… Значит, надо хотя бы с последним поговорить и понять, что ещё поправимо.

— Никого тут нет, кроме Чиа, — догадался Ул. — Как вы узнаете ответы дракона?

Беловолосый, не оборачиваясь, шагнул на кончик драконьего уха, немедленно взметнувшегося вверх, помогая вервру соскользнуть в удобную седловину у основания лба. Еще в движении бывший старик шевельнул пальцами, будто подкрутил пружинку. Ус дракона, исполняя приказ, обвился вокруг пояса Ула, и тот покривился, ожидая, что вот-вот повиснет над пропастью. Но дракон забросил его в удобную нишу за ноздрями. Немедленно оттолкнулся лапами и взвился, грохоча крыльями. Камнем рушась с горы, дракон проскребал скалы брюхом, сшибал хвостом валуны — из чистого озорства…

— Когда врата четвертого царства оказались запечатаны, я окончательно обосновался здесь, — повысил голос драконий всадник. — Вервры этого мира уникальны, они жили в гармонии в людьми, мои соплеменники ушли далеко и полагали: беды минуют такой гармоничный мир. Но я сознавал, что изнанка у взаимопонимания должна быть… бронированная. У них не было брони, а я до поры не вмешивался, были… причины. Увы, я доигрался в неприменение силы, меня смертельно ранили, исключив из борьбы. Заповедные земли, вот всё, что я смог сберечь.

— Ваш дракон, — высказал догадку Ул.

— Мой? В той мере, в какой и я принадлежу ему. Мы вместе и есть вервр, — рассмеялся беловолосый. — Но мы не всегда вместе, не обязательно. Бессмертие имеет свои законы, опыт накапливается и меняет нас, причем качественно. Ты знаешь это? Понятно… Ты ничего не знаешь. У вас почти так же дурно, как и здесь. Хотя бы врата ещё запечатаны? Ясно… Итак, опыт бессмертных измеряется порядками. Это означает, что первые десять лет жизни дают столько же, сколько последующие сто, а эти сто равны тысяче, начатой после их исчерпания. Как ты уже понял, до следующей ступени брести десять тысяч лет. Не год в год и без красивых ритуалов, но в среднем — так, сократить хоть что-то можно в единственном случае…