Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

— Понял, не спорю, — переждав возмущение, сдался Ул. — Ну, и что делать? Чиа вовсе бестолочь, как я понимаю, если позвали меня. Так… посидим тихо, вдруг мысли сами набегут? Тогда я переловлю их, как рыбу. Ох, жрать охота… Что я знаю? Травы. Точки. Ещё… ещё тот лист, что показал Монз. В нём всякое-разное, но я впитал впрок и сразу не смог понять.

Прикрыв глаза, Ул подробно восстановил в памяти рисунок с синими и красными точками. Черных — смертоносных — он опасался. Ладонь раскрылась и заскользила над телом старика, ощущая не тепло кожи, а безнадежный холод. Когда кончики пальцев оказывались над черными точками, к холоду добавлялся укол боли. Над синими пальцы немели. Над красными было так пусто, что руку тянуло вниз, она тяжелела.

— В нем нет жизни, всю украли, — крикнул Ул через плечо. За неимением иного собеседника, он решил обращаться к дракону. — Как в него втиснуть хоть малость тепла? Эй, я не знаю! Я отнимал боль, напряжение и даже жизнь. Отдавать не приходилось.

Дракон, кажется, рассердился на малодушие, грозящее отказом от лечения с первых минут осмотра больного. В пещеру дохнуло жаром, мимо Ула пролетел рой синеватых искр, пахнуло грозовым гневом.

— Вспомнил, — прячась за камнями, пискнул Ул. — Я лечил Дохлятину. Оро помогло, когда он умылся и посмотрел на солнышко. Можешь оттащить нас к водопаду?

О своих давних словах, отрицающих тени зимы, Ул решил помолчать. Здесь иное время года, но жаловаться не стоит, тем более имея за спиной раздраженного дракона.

В пещеру вползло сразу три уса, два бережно сплели ложе для старика, третий нащупал Ула и бесцеремонно намотался поперек тела, притиснув руки к бокам.

Дракон не взлетел, а ловко двинулся по горе вниз, как белка — по дереву. Камни сыпались и грохотали, пыль клубилась, далеко вверху хвост высекал искры, цепляясь и помогая смягчить рывки. Задняя пара крыльев распушилась, заслонила драконью ношу от потоков каменного крошева.

Достигнув верхней каменной чаши, откуда река рушилась водопадом, дракон осмотрелся, уложил старика на берег, перед тем движением свободных усов выметя сор. Ус, удерживающий Ула, распутался и позволил лекарю ссыпаться по морде, соскользнуть вдоль клыка на губу…

— Невежливо, — растирая ушибленный бок, посетовал Ул. Вздохнул и добавил: — Значит, ты понял, каков из меня лекарь. Ни малейшей надежности. Ну и опыт… ты прав, никакой опыт. Прости, я не собирался отступать, но я привык говорить, как есть. Не умею, но стану пробовать. Только не обещаю ничего. Вот.

Закончив с пояснениями, Ул присел у воды, зачерпнул её в горсть и принюхался, вслушиваясь в себя и реку. Сразу решил: это лучшее место в отравленном мире, вода чиста, она живая и сладкая. Оро тогда тоже отметил: сладкая. Это, кажется, важно. Напившись, Ул умылся, позволил свежести ущипнуть щеки морозом и сразу же согреть румянцем. Улыбка стала увереннее. Пришло время умыть старика, бережно убрать с кожи пыль, спустить покрывало ниже, до пояса… Тут и иссякли понятные дела.

Ул нахмурился, рассмотрел темные пятна на впалом животе. Жестом попросил помощи у дракона и перевернул тело, желая взглянуть на спину. Щелкнул языком и задумался.

— Его ударил кто-то подлый, — поделился Ул, хлопнув дракона по усу. — Сзади! Снизу и под ребра, да? Небось, клинок был травленый. Яда я не опознаю, не жди. Ладонь чует его, как смертный холод. Плохо. Не рычи! Для начала обмоем старую рану сладкой водой гор… Что я бормочу? Не важно, ты верь за нас двоих, ага? Постараемся вытянуть гадость. Солнышко светит, солнышко нам в помощь.

Когда солнышко устало помогать и малодушно спряталось за камни, у солнышка, в отличие от Ула, имелась замечательно надежная отговорка: уже вечер, ему пора.

На скале, над пропастью, снова остались двое в сознании — усталый Ул и раздраженный дракон… — Ул со стоном лег и позволил себе признать: он иссяк. Невесть как давно кто-то очень сильный сделал гадость. Провозившись день, Ул рассмотрел главную беду, так ему казалось. От заросшей раны на спине тянулись внутри тела, по позвоночнику, холодные прожилки с узелками-льдинками. Так ощущалось проклятие… или нечто иное, но Ул выбрал это название. Проклятие завладело телом полностью, старик ещё боролся из упрямства, как борются сильные — даже зная неизбежность поражения.

— Как справиться? Я не знаю его, не чую, — шептал Ул, плохо сознавая, что жалуется вслух. — Мне бы глянуть в глаза. Так я устроен, пока не увижу человека, вроде и нет его для меня. Нет тепла у меня для него. Что ему надо? Надежду? Ободрение? А может, он ждет возможности завершить дело. Не знаю. Не чую…

Поймав себя на повторяющемся снова и снова бормотании, Ул зевнул, сел и хмуро уставился на дракона. Глаз размером в полроста Ула чуть светился золотым и алым.

— Я лягу так, его поверни на бок, вот так, — обреченно предложил Ул, просто чтобы не сдаваться. — Руку сюда, поддень, просуну. Ага… Вторую сюда. Называется солнечное сплетение. Вдруг насквозь прогрею, если долго держать ладони? Не рычи, сам знаю, что я за лекарь. Эй, я предупредил. У-уу, как хочется есть…

Глаза закрылись, голодный до окоченения Ул провалился в небытие, как в прорубь. Над ледяной водой глубокого, покойного сна взблескивали алые и золотые искры. Вынырнув, Ул сразу понял, что это — по-прежнему сон, только видимый изнутри.

По другую сторону ледяного небытия стлался тёплый, парной туман, за туманом дремал зеленый луг, согретый бликами костерка. Безопасный для леса и поля огонь трепетал на каменной кладке постоянного очага, невесть когда устроенного для привалов. Кукушки считали чьи-то краткие годы… Над ними с уханьем потешался филин.

У огня сидят трое. Мужчина лет тридцати с белыми волосами и оттенком красноты в зрачках, похожий на повзрослевшего Дорна. Второй мужчина с чертами, смутно напоминающими Сэна… И Лия. Взрослая, такая красивая — ослепнуть можно, глядючи.

— Мы решили, вместе, — сказал тот, кого Ул мысленно назвал Сэном. — Мы не готовы отказаться от закона, который полагаем главным. Нельзя вмешаться в важнейшие дела со стороны. Только изнутри. Иначе правда выворачивается наизнанку. Что, собственно, и получилось.

— Всё верно и… всё глупо, — отмахнулся беловолосый, яростно полыхнул алостью взгляда. — Грядет великая беда, она сожжет миры и всколыхнет царства. Как можно уйти?

— Ты не желаешь услышать меня, — Лия тронула пальцами запястье того, кто казался похож на Дорна. — Мы так давно живём, что истрепались и лишь выглядим молодыми… Мы переменились. Может, я зря назвала это старостью души, но мы накопили слишком много и теперь смотрим на мир со стороны. Нет для нас плохих и хороших решений, злых и добрых людей, недопустимых никогда шагов… Мир приучил нас прощать и верить в исправление, пусть и нескорое. Мы такие… мягкие и отстраненные, что уже более не бойцы. Важнее и то, что мы не готовы впустить войну в наше царство. Мир не обновится, омытый в крови. Поэтому мы решили уповать на мудрость мира и смену поколений.