Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

Багряный Рэкст жмурился и мурлыкал — он, один из всех, был по-настоящему спокоен. Всегда на вершине, всегда с готовностью бросить вызов и ответить на вызов — такова природа высшего хищника…

— Нет причин для хорошего настроения, — златовласый повёл рукой в безупречно красивом жесте. — Некто воспользовался порталом гроз. Некто неведомый нам ушёл и вернулся, тогда как королева снова оказалась бессильна… — Красавец подавился своими же неосторожными словами, его безупречная кожа подозрительно, не по-человечьи позеленела. — То есть не пожелала… то есть…

— Мне нравится именно «бессильна», — промурлыкал Рэкст. — Как она обозлилась! Не видел ее такой, сколько себя помню. Должно быть, это унизительно: строить безупречную иерархию бессмертных и смертных во всех досягаемых мирах трех царств — и вдруг получить щелчок по носу. Как забавно. Ничуть не скучно.

— Дан прямой приказ выявить врага и уничтожить, и на сей раз тебе придется считаться с нами, — прошелестел тщедушный.

— Так выявляйте, — Рэкст прикрыл глаза и сделал вид, что дремлет. — Я палач. Найдите виновного и натравите меня.

— Это мятеж, — златовласый красиво изогнул бровь. — Я представляю здесь второе царство. И на правах…

— Раба, — зевнул Рэкст. — У нас у всех с правами не густо. Я вот забыл свое имя. Ужасно устал вспоминать его, это навязчивая идея. Мне кажется, если вспомню, смогу измениться. Я устал от врагов, которых могу устранить щелчком пальца. Я хищник, а не падальщик. А ты, вечно пьяный альв, бабский вьюн и бездельник, ты — кем ты был прежде и что забыл, вытянув карту отравителя?

— Определенно, это бунт, — насторожился тщедушный. — Я сообщу королеве.

— Разве ей интересна наша возня в грязи? Она дала приказ и ждёт исполнения, — рассмеялся Рэкст. — Только так. Жалуйся, и будешь первым стерт в порошок за неэффективность. Как она любит это слово — эффективность. Так же, как я его ненавижу.

— Ты обязан хоть что-то делать, — намекнул златовласый и откинулся в кресле, чтобы быть хоть немного дальше от Рэкста.

— Я делаю. Свита моя состоит из ловких тварей. Все они получили задания и все исполняют. Вы хотите, чтобы я поискал врага за шторами или под кроватью? Вы боитесь сумерек и загадочных скрипов в подполе?

— Прекрати шутить так нелепо, — поморщился тщедушный. — Тот, кто нам противостоит, воистину коварен и силен. Он прошёл по дворцу канцлера, минуя мои сторожевые метки. Это невозможно. Человек не способен видеть ловушки первого царства…

— Споришь с фактами? Смешно… Я всегда говорил: ты мало понимаешь в людях, — Рэкст склонился к столику и провел пальцем линию вдоль синей жилки реки. — Этот мир не нашего уровня. Он обустроен и отлажен атлами. Это я смутно, но помню. Здесь сбалансированы факторы, которые вне понимания королевы и нас всех, мы ведь старше и… проще людского мира, мы — природа. Их мир не желает эволюционировать. Княжества не растут в размерах, потому что войны сводятся к противоборству алых. Народы не заселяют пустоши и не начинают великих переселений, поскольку уровень рождаемости и смертности отрегулирован очень тонко. Вы видели здесь семьи с дюжиной детей? Хотя это тоже частности… Их мир — колыбель. Люди рождаются на опушке леса, между цивилизацией и дикостью. На свободе, но всё же вне первобытности. Так хотели атлы, так продолжается до сих пор, вопреки нашим усилиям согнать люд в большие города и осчастливить фанатичной религией монотеистического типа. Смешно: вера со старым горглом в заведомо провальной роли Спасителя. Тьфу. Даже говорить такое — скучно. Этот мир выше плоских карточных раскладов королевы.

Рэкст резко разжал руку — и на столик посыпались карты, обычные карты, какими пользуются гадалки и предсказатели. Рисунки были выполнены тонко и точно. Рэкст усмехнулся, подтолкнул пальцем в сторону карту палача — белого дракона с алыми когтями. Затем перебрал россыпь и выложил рядом с этой картой еще две — лозу с множеством плодов и каменную руку с надетыми на пальцы ниточками, ведущими к крошечным куклам.

— Королева принадлежит к первому царству, её желание построить идеальное общество свелось к тотальному рабству с распределением ролей, похожим на кукольный балаган, — промурлыкал Рэкст. — Я палач, нет мне ни смерти, ни даже отдыха. Ты — отравитель и следопыт, он создает из людей кукол… названия разные, суть пуста и скучна. Я смутно помню, что прежде, когда у меня было имя, в жизни имелся какой-то смысл. Сейчас я желаю лишь уничтожить всё: мир, людей и себя. Вы продолжаете настаивать на том, чтобы я прилагал больше усилий?

— Лучше мы сами найдем врага, — насторожился златовласый.

— Ты помнишь своё имя? — взгляд Рэкста был спокоен и грустен.

— Нет.

— Зачем тянул карту?

— В моем мире люди уничтожили всё зеленое, — нахмурился златовласый. — Я не мог ничего вернуть и отчаялся.

— А ты? — Рэкст покосился на тщедушного.

— Первое царство не спорит с величайшей, — выдавил горгл и сгорбился. — Зачем усложнять? Ты владеешь миром атлов и тасуешь его людей, как колоду карт. С чего бы жаловаться и называть себя рабом?

— В происходящем лишь одно обнадеживает, — зевнул Рэкст. — Вдруг у меня появился враг? Сильный, коварный и опытный… мало надежды, но я всё же заинтересован.

«Сила крови непостижима. Одних она вдохновляет, а других повергает в отчаяние. Воистину больно и тяжело не иметь возможности передать по наследству то, чем обладаешь. Ведь дар — не золото и не герб. Порою дар и возносит, и уничтожает нобов.

Я видел, как утратил себя величайший из нобов синей ветви пустынь, мой учитель, чтимый мною ныне и до последнего вздоха вопреки тьме того дня, худшего… Я был свидетелем его падения и скорблю, но не готов забыть и умолчать, как требовал призрак моего учителя, живущий под его именем с того дня…

Одно движение кисти учителя создавало полновесные, совершенные символы и знаки. Он писал «честь» — и читающие преклоняли колено, истово повторяя клятвы, главные в жизни. Он писал «свет» — и безглазые созерцали сияние.

Слава учителя постепенно сделалась огромна, как небо. Всякий в краю песков пожелал обладать хотя бы одним знаком, начертанным несравненной рукою. Люди целовали следы учителя, выстилали путь его золотом и шелками, славили имя и гнули спины… Они распространили восхищение и почитание на семью учителя и возносили до небес дар обоих его сыновей, называя их будущим синего дара…

Занятый учебой, я не видел шелков и золота. Славословия отвлекали, и я закрывал окна в книжной башне… Так я оставался блаженно слеп и счастливо глух, пока однажды, в черный день, случайно не стал свидетелем передачи старшим сыном учителя заказчику… моих записей. Увы, он называл записи своими! Он принимал поклоны и не спешил убрать край одежд, когда их целовали. Я поспешил к учителю, и он… обещал делиться доходом и велел молчать. Он несказанно удивился моему несогласию. А после было много иных бесед, о коих не желаю ни вспоминать, ни рассказывать. Имя учителя свято, ведь он создал меня как мастера! Пусть я чудом выжил и оказался в изгнании, имя останется свято. Нельзя угасить свет деяний. Да, тот свет горит лишь в минувших днях юности, он отделён от нынешних времен чернейшей ночью предательства… Но свет не пропал. Он наполняет мою душу, и, отказавшись от него, я опустошу себя.