Дэн Вилета - Дым

— О, да говорите же! — смеюсь я, веду его за локоть в комнату и усаживаю на его собственный шаткий стул. — Слушаю вас, мистер Грендель. Не тяните. Уже поздно, а мне нужно поспать.

Мы беседуем не меньше часа. Оказывается, я ошибалась насчет мистера Гренделя, считая его стеснительным и угодливым. Это редчайшее из человеческих созданий: судьба наделила его даром, который ему негде применить. Ко мне его прислала супруга в расчете на то, что я найду применение этому дару.

И я делаю все, что в моих силах.

Ливия спит допоздна, снова и снова прокручивая во сне разговор с матерью. Когда она выходит из комнаты, то узнает, что Себастьян опять в доме и что установлены новые правила. Грендель стал нянькой мальчика. Не умеющий дымить человек улыбается, когда выходит из детской-тюрьмы, и продолжает улыбаться, запирая дверь ключом под внимательным взглядом Себастьяна. Затем он замечает Ливию и замирает.

— Застигнут на месте преступления! — лепечет он, краснея, и добавляет в качестве оправдания: — Нас с миссис Грендель Господь не благословил ребеночком, вот я и…

Грендель посылает ей улыбку, привычную и мимолетную, и спешит на кухню мыть посуду. Себастьян задерживается.

— Вы не одобряете все это, мисс Нэйлор.

Ливия трясет головой, гадая, какая из ее эмоций написана на лице.

— Нет, это хорошая мысль. Грендель добрый.

— Вы сами знаете, что он не просто добрый человек! Он — научная загадка. В другое время… но увы, сейчас это невозможно. — Себастьян вздыхает и указывает на дверь комнаты маленького пленника. — А пока что мистер Грендель сумел оказаться полезным. Как я понимаю, он напоминает ребенку людей его племени. Хотя, возможно, сходство лишь поверхностное. В любом случае он поможет успокоить ребенка. Мальчика пугает дым, а от нас, боюсь, сильно пахнет им, даже когда мы не дымим явным образом.

У Ливии сжимается сердце.

— Так вы знаете…

— Об особенности Гренделя? О да. Вчера вечером он сам рассказал о ней вашей матери. — Себастьян оживленно кивает. Это человек, которого восхищает любая научная загадка, а огорчает только невозможность заняться всеми ими сразу. — Мы дали мальчику имя. Маугли. Как в недавно вышедшей книге, где действие происходит в Британской Индии.

— Маугли. — Ливия читала эту книгу. О мальчике, выращенном волками. Животные решили отправить его в человеческую деревню, чтобы он научился управлять своим дымом. Ее мать отозвалась о книге пренебрежительно: чересчур сентиментально, все неправда. — Сколько ему лет?

— Трудно сказать. На мой взгляд, он недоедал еще до начала этого путешествия. Судя по физическому развитию, лет шесть. На самом деле, видимо, восемь или девять. Угрюмый ребенок. Правда, его характер не имеет никакого значения для наших целей.

Ливия смотрит на гладкое лицо Себастьяна, на маленькие умные руки, играющие с рукояткой зонта; оценивает его акцент и то обстоятельство, что он похитил ребенка и обрек его на постоянное ношение маски. Вопрос срывается с ее губ прежде, чем она успевает передумать, безыскусный и прямой:

— Кто вы такой, доктор Ашенштед?

На его лице появляется мальчишеская ухмылка.

— Кто я? Ученый.

— Мама говорит, что вы гений.

— Вполне вероятно. — Он говорит это легко и почти скромно. — А еще я преступник. В моем кармане фальшивые документы на имя какого-то англичанина. Под своим настоящим именем я нахожусь в розыске почти во всей Европе. Как же — угроза общественному порядку! И они не ошибаются. Я революционер, мисс Нэйлор. Террорист! Но бомбы мне не нравятся. — Он смеется, все так же задорно, подходит к Ливии ближе и признается: — Между двумя вашими друзьями и мной есть нечто общее. Наша альма-матер. Кто знает, возможно, мы спали на одних и тех же кроватях. И слушали одни и те же проповеди. Надо будет порасспрашивать их, обменяться воспоминаниями.

Ливия старается не поддаться обаянию этого человека. Взрослые лгали ей всю жизнь; Чарли привязал к кровати его учитель; маленького мальчика похитили во имя Теории. Все это — хорошие уроки подозрительности.

И все же устоять нелегко.

— Что вы намерены делать, доктор Ашенштед? Зачем вы здесь?

— Официально? По документам я Себастьян Герберт Эштон, инженер, руководящий сооружением канализации, родом из Англии. Конечно, последнее не очень вяжется с моим акцентом. В то же время англичане убеждены, что никто не способен изучить их язык, и уж точно — свободно говорить на нем. Вот и получается, что я все-таки урожденный англичанин, просто вырос, например, в далекой колонии. — Он хихикает, в буквальном смысле слова хихикает, словно девочка в школе, услышавшая рискованную шутку. — К тому же половина моих людей — иностранцы. Прелесть эмбарго в том, что здесь никто не может получить должного образования. Трудно выучиться на инженера, когда все учебники запрещены цензурой. «Аморальная физика», «запретная наука» — все это крайне забавно! Поэтому у нас работают поляки и итальянцы, чехи и русские. И немцы, разумеется. Отличные инженеры! Без них Лондон утонул бы в собственных отбросах. Английские джентльмены, занятые в проекте, в основном следят за моралью приезжих и за соблюдением сроков. Хорошие, честные либералы, все эти джентльмены. От проекта зависит очень многое, в частности репутация Либеральной партии. Чистый Лондон, высоконравственный Лондон. О, это величественный замысел в своем роде. — Он опять хихикает. — И вышло так, что в течение десяти лет я не мог приехать сюда под страхом смерти, теперь же мне платят за то, что я здесь. А сейчас, простите, мисс Нэйлор, извините: я вынужден откланяться. Меня ждут на работе. Прощайте. Точнее, Au revoir. Auf Wiedersehen.

Ливия провожает Себастьяна взглядом и отправляется на поиски Томаса. Но находит Чарли. Тот стоит у раскрытого окна в комнате, которую делит с другом. Первый ее порыв — немедленно уйти. За последние дни она примирилась с темной стороной Томаса. А вот доброту Чарли, его великодушие принять трудно.

— Auf Wiedersehen, — говорит он, глядя на дождь.

— Ты слышал наш разговор.

— Да. «До встречи». Не «прощайте». — Он вытягивает руку под струи. — Hundewetter: так говорят в Германии. «Собачья погода». Пожалуй, это все, что я помню из уроков немецкого. Не странно ли: нас заставляют учить французский и немецкий, но путешествовать при этом запрещено. Как и читать иностранные книги.

Чарли поворачивается к Ливии, и она видит его искреннее, честное лицо. Ей больно — не от чувства вины, а от чего-то другого, что имеет свой, особый привкус дыма. «Сердце твое рвалось ему навстречу, — так сказала мать. — А может, не сердце, а другой орган».

— Собачья погода, — говорит она и проклинает свой холодный, чопорный тон. — «До встречи». Ты опасаешься Джулиуса? — Эта догадка помогает Ливии отвлечься от собственных переживаний. Она выглядывает за окно. — Ты его видел?