Дэн Вилета - Дым

Леди Нэйлор мотает головой:

— Испугалась. Поскользнулась. Сломала тазобедренный сустав. Или бедренную кость.

Чарли кивает и показывает себе за спину.

— Это был директор Траут и его подручный. И Джулиус с ними. Ваш сын мертв, леди Нэйлор. Сожалею.

Баронесса как будто не слышит его, мелко дрожа, и снова начинает бормотать себе под нос:

— Все потеряно. Имперский галлон! Но половину стащил Джулиус. Половину! Едва достаточно. А теперь и это разлилось. Бесполезно. Потеряно, потеряно, потеряно.

Чарли смотрит на нее, стараясь найти смысл в обрывочных восклицаниях. Ливия садится рядом с ним и перекладывает голову матери на свои колени. Она принесла бутылку и бокал, которые уцелели, стоя на столике у кресла, и налила для баронессы немного портвейна. Пока леди Нэйлор пьет жадными, частыми глотками, Чарли отодвигается, встает и, поглощенный новой мыслью, изучает стол и комнату.

Должно быть, пуля попала в сосуд. А может, это была не пуля, а дробь, дюжина свинцовых капель, разорвавших стекло. От бутыли осталось лишь круглое донышко толщиной с палец. Вокруг него скатерть почернела от сажи, но большая ее часть, по-видимому, брызнула черным фонтаном и впиталась в пористый, осклизлый пол. А дробины, пролетевшие мимо стола, изрешетили металлический ящик, из которого выползает кабель, питающий лампочки под потолком. В остальном рабочий стол сохранил прежний вид, особенно дальний его край, где стоит стул, к которому был привязан Маугли. Рядом со стулом — ведро с чистой водой, через его край перекинута сложенная мокрая тряпочка. Очевидно, ею утирали пылающего жаром ребенка. Продолжая вынашивать свою мысль, Чарли отдает Ливии тряпку, выливает воду из ведра на пол и идет к ближайшему фильтрационному бассейну.

Бассейн заполнен почти до краев. Набрать воды в ведро нетрудно. Раздраженный миганием лампочек, Чарли несет свою добычу к газовому фонарю Траута, который светит через прутья решетки. Приходится преодолеть тошноту, чтобы погрузить руку в темную жидкость. Там он нащупывает частицы сажи, плавающие в ведре, как ил в мутном пруду, поднимает горсть отвратительной жижи и подносит к носу, желая рассмотреть получше. На него падает тень: Томас хочет узнать, что он нашел. В ладони Чарли колышется сажа. Очень темная.

Но не черная.

Они смотрят друг на друга: во взгляде Чарли — растерянность, во взгляде Томаса — гнев.

В следующее мгновение Томас, ничего не говоря, разворачивается и сердито шагает к распростертой на полу леди Нэйлор.

Чарли спешит вслед за ним.

За последние дни Чарли видел Томаса в разных ролях. Сначала он был гончей, неустанно выискивающей ответы; затем — мучеником и демоном, спускающимся во мрак своей сущности, после этого — кающимся убийцей, застрявшим между ненавистью к себе и апатией. Теперь Томас превращается в инквизитора. Он заново открыл в своем гневе самые острые грани, а может, просто повернул их наружу — как нож, который воткнули ему в ребра. Сначала несет свой гнев к столу и берет оттуда мерную склянку с кровью, потом присаживается на корточки около леди Нэйлор. Ливия задрала на матери юбку, обнажив край нижнего белья. Одна нога так распухла под чулком, что напоминает футбольный мяч, привязанный к тазу. Ни Чарли, ни Томас не отворачиваются, пока Ливия осматривает мать. Томас наклоняется над миледи, стараясь разглядеть ее лицо, потом жестом велит Чарли усадить ее, даже если это движение причинит ей еще больше боли. Она бледна и остается в сознании; правая сторона лица по-прежнему красива, а левая похожа на поднявшееся тесто. Томас подносит склянку к ее здоровому глазу.

— Кровь Маугли, — начинает он. — От пятидесяти до восьмидесяти часов после инфицирования. Себастьян сказал Ливии, что нужно две тысячи двести кубических сантиметров. Около четырех пинт. Но тут даже не полстакана, меньше.

Леди Нэйлор смотрит на него и почти улыбается: видны пепельные десны, в отек врезается один уголок рта.

— Пятьдесят миллилитров. Пять наперстков. — Кашель вместо смеха. — Вы думали, что я вампир, Томас?

— Мы думали, что у вас нет никаких принципов, миледи.

Она соглашается с этим, прикрывает здоровый глаз, открывает вновь — в нем сверкает гордость:

— Это правда. Никаких.

— Две тысячи двести кубиков, — продолжает Томас, не сбавляя тона. — Ливия неправильно поняла Себастьяна. Он имел в виду сажу, а не кровь. И вы рыдали над разбитой бутылью. Ваш сын мертв, а предмет вашей скорби — грязь. Хуже, чем грязь: былые преступления, собранные при помощи лезвия вашей бритвы. С подмышек. Из-под языка.

Спазм сдавливает его горло, он сплевывает на пол перламутровую слюну и смотрит, как она испаряется с пола, будто с раскаленной сковороды.

Леди Нэйлор из-за приступа боли не может ответить сразу, и за нее это делает Чарли, глядя на мутную жижу, зачерпнутую им из бассейна.

— Сажа в сточных каналах недостаточно черна. Даже после фильтрации! Для ваших планов, какими бы они ни были, годится только сажа убийц!

Леди Нэйлор подавляет озноб и берет себя в руки.

— Не просто сажа убийц, Чарли. Это гораздо более чистое вещество: темнейшие порывы души, лишенные всего человеческого. Мне пришлось просеивать свой урожай сажи по крупицам. Годной оказалось менее десяти процентов. Самая черная сажа. Собранная вместе, она становится жидкостью.

Чарли замечает, что Томасу едва не становится дурно.

— Вы собрали имперский галлон. Вы сами только что это сказали. Но в бутыли было от силы полгаллона. Остальное забрал Джулиус?

Она кивает, не отводя взгляда. Настает черед Томаса дрожать.

— Теперь понятно, во что он превратился. И я.

Томас вздыхает. Его гнев ушел, он становится как-то моложе и выглядит усталым. В беседу вступает Чарли:

— Я все-таки не понимаю. Зачем, леди Нэйлор? Что вы задумали? Для чего нужны эти бассейны? Какая-то бессмыслица.

Тело ее обмякает, она словно отдается боли, но потом рывком выныривает из полузабытья.

— Могу показать вам, Чарли. Дайте мне кровь Маугли. Всего одну каплю. И тогда сами все увидите.

Это уловка. А как иначе, ведь леди Нэйлор — воплощение зла, она хочет утопить весь мир в кровавой революции.

Или нет? Когда Чарли смотрит на нее — бледную, побежденную, смелую, — ему трудно поверить, что ее цели столь грубы и столь прозаичны. И еще эта ее печаль.

— Я уже проиграла, — повторяет она, видя, что они колеблются. — Этого уже не исправить. Прошу вас. Одну каплю. Я просто хочу увидеть.

Они переглядываются, Томас, Чарли и Ливия, оценивая меру своего недоверия. Наконец Ливия берет из рук Томаса мерную склянку и с жестким выражением на лице оборачивается к матери.

— Скажи мне, что надо делать, — шепотом говорит она. И: — Только не смей лгать мне, мама. Только не сейчас.