Дэн Вилета - Дым

Меня он тоже застрелит. Я вижу это по его лицу. И сделает это хладнокровно, добродушно, без страсти или эгоизма, не для себя, не из злости, не из торжества и не из желания сражаться за правду. Он сделает это просто потому, что, оставшись в живых, я смогу причинить вред ему и тем, кто ему дорог, а умерев, не смогу.

Потом он видит, что я уже мертв, и отворачивается. Я смотрю ему вслед с ужасом и восхищением. Возможно, за такими, как он, будущее. Пожалуй, государству они придутся по нраву.

Из зеленщика получится хороший слуга.

Вот так им пришлось второй раз смотреть, как умирает Джулиус. Что-то вроде театра теней — такое может устроить при помощи ловко сложенных пальцев добрый дядюшка, чтобы позабавить детишек. Происходит это на периферии сцены, при слабом свете газового фонаря, прикрученного и поставленного на пол где-то позади актеров. Выстрел Гренделя, знаменующий финал, прорезает полумрак, словно раздвоенная молния. И как будто в ответ сначала одна, потом несколько лампочек над их головами начинают мерцать, так что снотворная тьма чередуется с тусклыми желтыми вспышками.

В руках Чарли бьется Ливия, желая высвободиться из его объятий. Он не помнит, как схватил ее, как прижал ее голову к своей груди, что служит ненадежной, но все-таки защитой. Ливия хочет бежать туда, где лежит ее мать — неподвижно, в грязи. В нескольких шагах впереди с пола поднимается Томас. Еще дальше Грендель кладет пистолет на стол — в этом орудии больше нет надобности — и наклоняется, чтобы освободить Маугли от ремней. Он вынимает иглу из его тела и вместе с ней маленький мерный сосуд, уже заполненный кровью мальчика, затыкает горлышко склянки и аккуратно ставит ее на стол, в нескольких дюймах от пистолета, после чего укладывает горячечного ребенка в перевязь из простыни у себя на груди и бедрах.

Только после того, как Грендель отходит от стола и оружия, Чарли отпускает Ливию. Все это время он чувствовал смятение в ее дыме. Она мчится прочь от него и догоняет Томаса, который тоже начинает двигаться. На протяжении двух шагов они бегут рядом, касаясь друг друга локтями, чтобы получать поддержку и утешение. Потом их пути расходятся. Ливия направляется к матери, а Томас — к их мертвому соученику, чьи пальцы запутались между прутьями решетки, словно дохлая рыба в сетях. Джулиус стоит на коленях, его пепельная голова просунута сквозь прутья, руки вытянуты в мессианском призыве. Позади Джулиуса лежит человек с разбитым лицом и мясистая туша, которая раньше была директором Траутом.

Чарли тоже трогается с места. По мере приближения к месту действия он начинает понимать, какова его цель. Маугли. Грендель. Оружие. Но при этом взгляд его прикован к Ливии и Томасу. Первая упала на колени у тела леди Нэйлор; откинув от ее лица рассыпавшиеся волосы, она видит кровь. Что до второго, то Чарли думает поначалу, что Томаса гонит к решетке страх. Он уже убил Джулиуса этой ночью; переломал ему все кости, и от изувеченного тела не донеслось ни единого вздоха. И все же он воскрес, темный Христос. Кто знает, вдруг он воскреснет снова, вскочит и убежит во мрак? Но потом Чарли видит, как Томас дергает Джулиуса за исхудалые руки, торчащие между прутьями. Томас не проверяет, шевелится ли Джулиус. Он пытается пробудить его. «Пусть восстанет, — говорят его действия. — Пусть бежит». Это будет хотя бы частичным оправданием для Томаса.

И Чарли движется вперед, равномерно, машинально, будто во сне. Он проходит мимо Ливии, замечает, что леди Нэйлор жива, видит, как дочь сначала пытается привести ее в сознание словами, затем испуганно и слабо хлещет по здоровой щеке матери, поскольку вторая испещрена ранами и рубцами. В глазах Ливии — мольба о помощи, но у Чарли сейчас есть более срочное дело. Здесь, возле стола, пол усеян осколками стекла. При каждом шаге раздается хруст. Чарли доходит до стола, до пистолета; кладет оружие в карман и ощущает, как напряжение внутри его немного спадает. Рядом как ни в чем не бывало стоит мерная склянка с кровью; в двух шагах от нее Грендель баюкает своего подопечного, придерживая спину мальчика растопыренными пальцами. С того места, где стоит Чарли, кажется, будто у Гренделя две головы: одна — со старым и добрым лицом, вторая — с лицом ребенка, покрывшимся пятнами от жара, но таким же бесконечно спокойным, как то, другое. Именно это спокойствие нагоняет дым в легкие Чарли и окрашивает его дыхание струйкой отвращения.

— Вы застрелили его, — зачем-то говорит он; слова плывут от него к Гренделю и мальчику в зеленовато-желтом тумане и проходят сквозь них, не подняв даже ряби. — Мы спорили об этом однажды. Можно ли убить человека праведно, без дыма. — Потом Чарли добавляет, тихо и сердито: — Тогда я и подумать не мог, что это настолько чудовищно.

Но когда Грендель оглядывается на Чарли, лицо ангела безмятежно, как всегда, и не омрачено сомнениями или раскаянием.

— Тише, — говорит он. — Вы разбудите мальчика.

Чарли больше не в силах видеть его. Он отворачивается и идет к друзьям. На секунду устанавливается тишина. Все, что толкало их к действию, получило свое разрешение. Мальчик жив, Грендель безоружен, заговор Себастьяна предотвращен. Но вдруг, как насмешка над их торжеством, раздается непонятный звук, что-то вроде негромкого мяуканья. Чарли не сразу понимает, что он исходит от леди Нэйлор и означает крайнее отчаяние.

— Что с ней? В нее попала пуля?

— По-моему, нет.

— А откуда кровь?

— От порезов на лице и руках. Пуля разбила бутылку, как мне кажется. Ту большую бутыль с сажей, которая стояла на столе. Под ее левым глазом рана, но не очень глубокая.

— Тогда почему она в таком состоянии?

Дело в том, что леди Нэйлор потеряла рассудок от боли. Она переворачивается на живот и ползет по полу, покрытому осколками и грязью. Сначала Чарли думает, что она хочет добраться до сына, повредившись в уме от его смерти. Но она ни разу не посмотрела в ту сторону, где Томас продолжает тормошить труп. Взгляд ее не отрывается от пола, руки подбирают осколки и соскребают сажу, собравшуюся в лужицы. Левая половина лица превратилась в лоскутья, кусок кожи над скулой срезан, оттуда струится кровь, другие участки стремительно отекают. Чарли подходит к баронессе и прекращает ее бессмысленные движения, сжав оба запястья женщины.

— Вы ранены?

— Все потеряно, — в ответ шепчет она. Ее губы бледны, того же цвета, что и зубы. От этого Чарли трудно сосредоточиться на ее словах. — Разлилось. Это плохо. Нам и так едва хватило бы.

Чарли пытается поднять баронессу, та вскрикивает от острой боли. Тогда он опускает ее, переворачивает на спину, кладет ее голову себе на колени.

— У вас что-то с ногой? — спрашивает он, разглядывая ее неподвижные конечности. — Пуля попала вам в ногу?