Дэн Вилета - Дым

Он все еще хохочет, когда Чарли и Томас вслед за Торпом покидают комнату.

Свет они не гасят. Оба остро осознают, что в их двери нет замка, однако вслух об этом не говорят. Томас лежит поверх покрывала, не сняв обувь. Наверное, ему тяжело это сделать.

— Что, если написать Ренфрю? — нарушает молчание Чарли. — Обо всем, что было. О Джулиусе. О сигаретах. И о том, что тебе рассказала леди Нэйлор. Ренфрю ведь тоже борется с дымом.

Поразмыслив, Томас возражает:

— Ренфрю борется с грехом. И мы знаем еще слишком мало, чтобы вставать на чью-нибудь сторону. — Он хмурит лоб, потом морщится, так как растревожил свои синяки. — Джулиус изменился, тебе не кажется? Он и раньше был мерзавцем, а сейчас стал совсем неуправляемым.

— Слишком много сигарет?

— Может быть. Кто знает, сколько штук в день он выкуривает. В любом случае никаких писем, Чарли. По крайней мере, пока.

Чарли, должно быть, заснул. Он не слышал, как она постучалась — если она вообще стучалась, — как вошла в комнату. Его укололо то, что Томаса разбудили первым, но это чувство мгновенно прошло. Теперь эти двое поглощены разговором.

— Вы должны уехать как можно скорее.

— Уж очень вы спешите избавиться от нас, мисс Нэйлор.

— Я уговаривала маму отправить вас обратно в школу. Но она не хочет мне верить. Говорит, что двое мальчишек повздорили, вот и все. Что-то не поделили, как водится среди подростков. Она не видела того, что видела я. Вам нужно уезжать, — повторяет она. — Иначе случится еще что-нибудь. В доме и так уже невозможно дышать от вашей тьмы.

Томас отвечает, и голос его тверд:

— Вы знаете, чего я хочу.

— Если я покажу вам, вы обещаете уехать?

— Мы уедем, — вступает в беседу Чарли, и Ливия поворачивается к нему. — Как только сможем.

Ливия кивает:

— Вы даете мне слово, мистер Купер?

— Даю.

— А вы, мистер Аргайл?

— Да.

— Тогда идите за мной.

Она ведет их на четвертый этаж. Чарли предполагал, что лаборатория находится в укромном подвале, куда попадают через потайной люк в отдаленной комнате, но уж никак не наверху, в главном здании, в нескольких минутах ходьбы от главных помещений. Дверь, перед которой останавливается Ливия, ничем не отличается от остальных. Она даже не заперта. Однако за ней обнаруживается вторая, более прочная, обитая черной кожей.

— Ключ есть только у мамы. Я поклялась никогда не прикасаться к нему.

Произнося эти слова, Ливия открывает левый кулак, в котором лежит ключ. Она сжимала его с такой силой, что на ладони остался отпечаток. Чарли подозревает, что Ливия впервые в жизни нарушает данное ею обещание. Но если и так, внешне это не проявляется. Девушка ловко поворачивает ключ в замке.

Лаборатория — это не одна комната, а целая анфилада помещений, следующих одно за другим, как вагоны поезда. Закрыв и заперев за ними дверь, Ливия зажигает лампу и передает ее Чарли.

— Можете все осматривать, но ничего не трогайте. У вас четверть часа. Это труд всей жизни моей матери. Возможно, это плод заблуждения, но мы должны уважать его.

Когда она говорит, в газовом пламени мелькает красный отблеск ее губ. Уже не в первый раз Чарли пытается представить, что сделает Ливия, если он поцелует ее.

Мальчики медленно бредут по комнате. Здесь множество столов, бюро и полок — даже не знаешь, с чего начать. Ливия встает у двери, чтобы следить за порядком и временем.

Внимание приятелей привлекает самый большой письменный стол. Он стоит в углу, но стопки книг и бумаг на столешнице указывают на то, что это и есть средоточие всей деятельности. К нему придвинуто самое удобное кресло с обивкой, истертой от частого использования. На самом верху, едва не соскальзывая с кипы томов, лежит толстый дневник или журнал для записей в кожаном переплете. Чарли склоняется над ним, но ничего не может разобрать. Дневник — если это дневник — целиком ведется на древнегреческом языке.

Когда он берет дневник в руки, то замечает, что между страницами вложены две фотографии. Одна — портрет девочки чуть младше самого Чарли. Как следует присмотревшись, он различает железные кольца вокруг ее запястий и шеи. На девочку надеты оковы; обруч прикреплен к стене за ее спиной. Все же ей оставили достаточно свободы, чтобы можно было отвернуть голову от фотокамеры. От этого картинка смазалась, и на снимке вышло две головы — одна поверх другой. Первая обращена к фотографу, а вторая смотрит в сторону, так что подбородок и нос видны в профиль. Два лица девушки объединены ртом, неестественно удлиненным из-за движения головы и растянутым в горькую улыбку. Прядь волос выбилась из пучка на затылке и перерезает бледное тело, как трещина. У девушки экзотическая внешность, хотя Чарли не может определить ее национальность. Такое лицо, думает он, трудно забыть.

Вторая фотография отделена от первой примерно тридцатью листами дневника, на ней — пара, уже хорошо знакомая им. Мастер Ренфрю и барон Нэйлор плечом к плечу стоят на открытой равнине, плоской, как лепешка; видна ровная, гладкая линия горизонта. Как и на дагеротипе в гимнастическом зале, оба запечатлены молодыми: Ренфрю — студент университета, барон — мужчина лет сорока в толстом твидовом костюме. Свет так ярок, что небо над ними обоими кажется ослепительно-белым. Кажется, что их головы упираются в пустоту. Почва под тяжелыми сапогами покрыта густой жесткой травой. В Англии не найдется ни одной настолько протяженной плоской равнины. И при этом она совершенно голая, ландшафт вполне может быть лунным.

Но Томаса привлекает другая особенность снимка. Неловко потянувшись, испытывая боль при каждом движении, он берет у Чарли фотографию своими опухшими, негнущимися пальцами, подносит ее к лампе под прямым углом, потом трет один уголок между пальцами, словно проверяет качество ткани.

— Потрогай, Чарли. Это не дагеротип. И посмотри: если поднести снимок ближе к лампе, он заблестит, будто покрыт серебром.

Чарли сразу понимает, о чем говорит друг.

— Какая-то новая технология. С континента. Несмотря на запреты.

— Для нас это новинка. Но снимку лет пятнадцать, если не больше. — Томас вкладывает портрет обратно в дневник. — Одной этой фотографии достаточно, чтобы леди Нэйлор оказалась в тюрьме.

Они продолжают осматривать лабораторию. Через несколько минут Томас, довольствуясь лунным светом, двигается дальше и перемещается в следующую комнату. Чарли тем временем с головой уходит в изучение конторской книги, открытой на последней записи. Он не знаком с высоким искусством счетоводства, но здесь расходы и поступления записаны разными чернилами — красными и черными — и легко опознаются. Суммы, занесенные в графу расходов, огромны. Одна из них особенно поражает, и Чарли сначала думает, что это он ошибся. Напротив нее стоит лишь слово «доставка» и карандашом приписана дата — «12 января». До нее меньше двух недель. Баронесса оплатила заказ заранее. К странице скрепкой подколото письмо, крайне туманное из-за краткости. В нем тоже упоминается «доставка» и указана та же дата. «Табачный док. „Гарлем“ (Ла-Рошель). Полночь. Пожалуйста, заберите лично и вывезите сами». И подпись: «Капитан ван Гюисманс».