Дэн Вилета - Дым

Чарли недоверчиво восклицает:

— Ничего не слышал об этом!

— Конечно. Всю историю старательно скрывали. Знатный человек совершил убийство — это же невозможно! Представь только, какой мог разразиться скандал, с какими последствиями, если бы происшествие получило широкую огласку. Поэтому свидетелям дали денег и запретили даже упоминать о случившемся. Моя мама узнала об этом только потому, что в какой-то момент мать Томаса нарушила клятву и послала ей письмо с рассказом об этом.

— Должно быть, и Траут знает. Наш директор. Но другим учителям не сообщил. Иначе они стали бы хуже относиться к Томасу.

Они говорят шепотом, очень тихо — отойдя на шаг, не услышать ни слова. И все равно от кровати Томаса доносится стон. Ливия и Чарли подбегают к нему. Лицо у Томаса мокрое — то ли от крови, то ли от слез.

Лиззи продолжает навещать их. Она почти не делает попыток заговорить с Ливией, и Ливия тоже избегает ее, избегает Томаса. Держится поодаль, сидит в темном углу. Лиззи единственная из всех неизменно зажигает лампу.

Правда, изредка Ливия подходит и наблюдает за тем, как Лиззи ухаживает за своим пациентом, вычищает инфекцию из его раны, кормит его супом с ложки. В ее движениях сквозит нечто большее, чем простая заботливость, даже когда она вытирает гной. Это тревожит и завораживает Ливию.

Иногда она пересиливает себя и предлагает помощь, если нужно перевернуть Томаса или поменять мокрое от пота белье. Когда они заканчивают с этим, Лиззи, по-прежнему сидя на корточках у кровати, складывает пальцы в гребень и расчесывает ими спутанные волосы Томаса. Глядя при этом на Ливию, она вдруг спрашивает:

— Так он вам совсем не нравится? Что ж, сердцу не прикажешь. — Лиззи сплевывает, без всякого умысла, не желая никого оскорбить: просто прочищает горло. — А что насчет мистера Купера? К нему-то вы неровно дышите.

— Неровно дышу?

Как только слова слетают с губ, Ливия понимает, что интонация неверна: так хозяйка говорит со слугой, а ведь она здесь просительница. Ливия пытается призвать на помощь все смирение, которое воспитывала в себе долгие годы. Оно так и не стало для нее второй натурой.

И получается натужно:

— Мистер Купер — прекрасный молодой человек.

Лиззи хмыкает, и на одно мгновение Ливия понимает ее — понимает это презрение простолюдина к образу жизни, не позволяющему выражать свои чувства словами.

Горячка понемногу отпускает Томаса. Он все еще слаб и тих, спит три четверти всего времени. Но тем не менее он идет на поправку, и это вынуждает Ливию и Чарли обсуждать будущее. Пока что они избегали этой темы, отчасти из-за того, что Чарли упрекает себя. Он говорит:

— Я должен был остаться наверху. Узнать, что происходит. Или добраться до школы и поговорить с Траутом.

Ливия не отвечает. Невидимая в черноте пещеры, она обхватывает себя руками и думает, стоя в шаге от Чарли: «Если бы ты остался там, мы бы не смогли лучше узнать друг друга».

Но мысли Чарли витают где-то далеко.

— Еще можно было бы написать в Ирландию, — продолжает он. — Моим родителям. Объяснить все, попросить их о помощи. Рудокопы отправили бы письмо по почте.

— Думаешь? Мистеру Мосли пришлось бы для этого поехать в город. Вряд ли он часто заглядывает на почту. Кто-нибудь обратил бы внимание. Нет, лучше затаиться еще на какое-то время. Залечь на дно. Исчезнуть.

— Теперь ты говоришь так же, как Томас. Недоверчиво .

Ливия хочет возразить, что здесь кроется нечто большее. Что она нашла для себя здесь, в темноте, то, чего еще не понимает до конца. Однако вместо этого она говорит:

— Дело в том, что Томас прав. Он в опасности. Ему полголовы отстрелили.

Но Чарли слишком честен, чтобы успокоиться на этом.

— А если он ошибается, — говорит он, — то твоя мать сходит с ума от тревоги. За всех нас, но прежде всего за тебя.

Ответ Ливии звучит сдержанно:

— Обо мне она не будет волноваться. Я стала разочарованием для нее.

— Почему?

— Не знаю.

В ней пылает гнев, такой густой и тяжелый, что, должно быть, покрыл ее всю хлопьями сажи. Но он быстро уступает место смятению, когда что-то мягкое касается ее щеки, трогает ее, находит рот. Губы Чарли сухи при встрече с ее губами. Она увлажняет их своим языком. Ливия осознает, как близко друг к другу они стоят, лишь когда ее грудь упирается в его тело. Это соприкосновение освобождает в ней что-то, и выражением этого служит вздох, стон — звук, который издает спящий щенок, если погладить его по животу. Звук пугает ее. Отпрянув, она прислушивается к себе, чувствует, как в теле поднимается жажда, вверх по лестнице из ребер. И тогда Ливия снова находит его, исследует его лицом, ртом и впервые в жизни чувствует потребность пригубить, прикусить кожу другого человека, влить его дыхание в свои легкие. Длится это всего одно мгновение. Опомнившись, она быстро отходит, облизывая губы и зубы, охотясь за вкусом греха и находя одного только Чарли: вкус пота и угольной пыли, с отголоском капустного супа — вчерашнего обеда.

И это еще одна загадка для нее.

Разрешить ее помогает Фрэнсис, неразговорчивый сын Мосли. Впервые Ливия слышит его голос, когда он заглядывает, чтобы проведать Томаса, и стоит, перешептываясь с Лиззи. Ливия в это время сидит в нескольких ярдах от них, за дверью комнаты, прислонившись спиной к стене туннеля. К разговору она не прислушивается. Ее слух настроен на другие звуки — те, что проникают из щелей и расселин в завале, отделяющем их от действующей части рудника. Там находится пещера для любовников. В последнее время она притягивает Ливию. Оттуда доносятся едва слышные звуки, точно они прилетают издалека. Слова, вздохи. Тихий смех. И время от времени — приглушенный стон, который проникает ей под кожу. Она долго подыскивает верные слова для его описания. Так стонет человек, отдавшийся на волю чувств . Ливия не в силах представить, что такой стон когда-нибудь сорвется и с ее губ.

Рядом с ней останавливается Фрэнсис. Он ступает почти беззвучно, но Ливия все равно слышит его и может определить расстояние между ними. Теперь она, как летучая мышь, ладит с темнотой.

Это сравнение вызывает у нее улыбку.

— Как вы справляетесь, ничего? — спрашивает Фрэнсис.

— Я думала, вы немой.

— Только наверху. Здесь, под землей, я тот еще говорун.

Они тоже переговариваются шепотом, едва слыша собственные слова. И все же Ливия понимает, что шутливая беседа прикрывает какую-то цель.

— Я хочу показать вам кое-что. Там, в руднике. Но вам придется переодеться в рабочую одежду.

— Сейчас?

— Скоро. В конце смены. Это самое безопасное время.

Следуя его указаниям, она находит в одной из комнат рубаху, куртку, кепку и штаны, переодевается в темноте. Как странно, что она может делать это, даже не закрыв дверь: стоит наполовину обнаженная, совсем не думая о своей стыдливости. Фрэнсис остается там, где они расстались, — в туннеле около завала. Он спрашивает, готова ли она, и просит заправить волосы под кепку. А потом берет ее за руку. Это настолько интимный жест, что Ливия застывает на месте.