Джон Толкин - Две крепости

Они долго с трудом брели по длинному извивающемуся ущелью. Так, во всяком случае, казалось усталым ногам Фродо и Сэма. Ущелье повернуло на восток и постепенно становилось шире и мельче. Наконец в небе забрезжил свет: приближалось утро. Голлум не проявлял никаких признаков усталости, но сейчас он взглянул наверх и остановился.

— День близко, — прошептал он, как будто день был хищником, который мог услышать и прыгнуть на него. — Смеагол останется здесь, и Желтое Лицо не увидит меня.

— Мы были бы рады увидеть солнце, — сказал Фродо, — но мы тоже останемся здесь: мы слишком устали, чтобы идти дальше.

— Неразумно радоваться Желтому Лицу, — проговорил Голлум, — оно обжигает. Хорошие, чувствительные хоббиты остаются со Смеаголом. Орки и другие плохие существа вокруг. Они могут далеко видеть. Оставайтесь и прячьтесь со мной.

Втроем они сели возле стены ущелья. Теперь она была ненамного выше рослого человека и у ее основания лежали широкие, плоские и сухие каменные плиты, ручей бежал в углублении вдоль противоположной стены. Фродо и Сэм скинули мешки и устроились на одной из плит. Голлум возился и плескался в ручье.

— Нам надо перекусить, — сказал Фродо. — Хочешь есть, Смеагол? Правда, еды у нас немного, но мы разделим ее с тобой.

При слове «есть» зеленоватый свет вспыхнул в бледных глазах Голлума. Они еще больше выпучились на его худом болезненном лице. На какое-то время им овладела прежняя манера говорить.

— Да уж, нам оч-чень хоч-чется ес-сть, мы истощены, да уж, прелесть, — сказал он. — А что у них есть поес-сть? А рыбка ес-сть?

Он высунул язык из-за острых желтых зубов и облизал бесцветные губы.

— Нету у нас рыбы, — ответил Фродо. — Только это, — он показал кусок лембаса, — и вода, если только вода здесь пригодна для питья.

— Да уж, да уж, хорош-шая водиц-ца, — сказал Голлум. — Пить, пить что есть сил! Но что это у них, моя прелесть? Это съедобно? Это вкусно?

Фродо отломил кусочек и протянул его в обертке из листа. Голлум понюхал лист, и лицо его исказилось: на нем появилась гримаса отвращения и злобы.

— Смеагол чувствует это! — фыркнул он. — Лист из страны эльфов, фу! Он воняет. Смеагол взбирался на их деревья и потом не мог смыть запах с рук, с моих хорошеньких ручек.

Отбросив лист, он взял лембас, надкусил и сплюнул. Его сотрясал приступ кашля.

— Ах, нет! — плевался он. — Вы хотите задушить бедного Смеагола. Пыль и прах, он не может этого есть. Он умрет с голоду. Он не может есть еду хоббитов. Умрет с голоду. Бедный худой Смеагол!

— Мне жаль, — сказал Фродо, — но, боюсь, я ничем не могу тебе помочь. Я думаю, эта пища вполне тебя устроит, если ты распробуешь. Но ты, похоже, не желаешь даже попытаться.

Хоббиты молча жевали свой лембас. Сэм подумал, что теперь у него вкус лучше, чем раньше: поведение Голлума заставило его вновь обратить внимание на вкусовые качества эльфийского хлеба. Но он не испытывал удовольствия. Голлум следил за каждым куском, что они подносили ко рту, как голодный пес у стола обедающего. Только когда они поели и приготовились к отдыху, он поверил, что от него не утаили какого-нибудь лакомства. А убедившись в этом, отошел на несколько шагов, присел и немного поскулил.

— Послушайте! — прошептал Сэм, обращаясь к Фродо, но не слишком тихо: его на самом деле не заботило, услышит ли его слова Голлум. — Мы должны поспать, но не оба враз, пока этот несытый негодяй поблизости, чего бы он там ни обещал. Смеагол или Голлум, он не мог быстро изменить свои привычки. Вы спите, мастер Фродо, а я вас разбужу, как только почувствую, что мои глаза слипаются. Будем спать по очереди, пока он рядом.

— Возможно, ты и прав, Сэм, — громко ответил ему Фродо. — В нем есть перемена, но я еще не знаю, насколько она глубока и какого свойства, хотя я думаю, что сейчас причин для страха нет. Карауль, если хочешь. Дай мне два часа, не больше, потом разбудишь.

Фродо так устал, что не успел проговорить эти слова, как голова его упала на грудь и он уснул. Голлум, казалось, больше не боялся. Он свернулся калачиком и тоже быстро уснул. И вскоре его дыхание уже с тихим хрипом размеренно вырывалось сквозь сжатые зубы. Лежал он неподвижно, как камень. Через некоторое время, боясь, что он уснет, если и дальше станет прислушиваться к дыханию своих спутников, Сэм встал и тихонько притронулся к Голлуму. Руки Голлума разжались и задергались, но он не сделал других движений. Сэм наклонился и у самого его уха произнес: «Рыба». Ответа не было, и даже дыхание Голлума не изменилось.

Сэм почесал затылок.

— Должно быть, на самом деле спит, — пробормотал он. — И если бы я был подобен Голлуму, он никогда бы не проснулся.

Сэм отогнал мысли о мече и о веревке, встал и перешел к хозяину.

Когда он проснулся, небо над головой было тусклым, темнее, чем когда они завтракали. Сэм вскочил на ноги. Во многом благодаря сильному чувству голода, он понял, что проспал весь день, не менее девяти часов подряд. Фродо спал, лежа на боку. Голлума не было видно. Многочисленные подходящие названия для себя, заимствованные из обширного отцовского репертуара, пришли Сэму в голову. Потом он сообразил, что хозяин его прав: во всяком случае, сейчас им не надо было караулить. Оба они живы и невредимы.

— Бедняга! — сказал он с сожалением. — Интересно, куда он подевался.

— Недалеко, недалеко! — раздался голос над ним.

Сэм поднял голову и увидел на фоне вечернего неба большую голову и уши Голлума.

— Смеагол хочет есть, — сказал Голлум. — Он скоро вернется.

— Возвращайся немедленно! — закричал Сэм Голлуму. — Эй! Давай назад!

От крика Сэма Фродо проснулся и сел, протирая глаза.

— Привет! — сказал он. — Что случилось? Который час?

— Не знаю, — ответил Сэм. — Солнце уже закатилось, мне кажется. И он ушел. Сказал, что голоден.

— Не волнуйся! — успокоил его Фродо. — Тут уж ничем не поможешь. Но он вернется, вот увидишь. Обещание удержит его. И уж во всяком случае, он не захочет оставлять свою бесценность.

Фродо обрадовался, узнав, что они несколько часов спали рядом с Голлумом, с очень голодным Голлумом.

— Не думай о прозвищах, которые дал бы твой старик, — сказал он, — ты слишком устал, а обернулось это хорошо: мы оба отдохнули. Впереди у нас очень трудная дорога.

— Насчет еды, — сказал Сэм. — Долго ли нам придется выполнять нашу работу? А когда мы ее выполним, что тогда? Этот путевой хлеб отлично держит на ногах, хотя и не вполне удовлетворяет, — вы меня понимаете. Но есть нужно каждый день, а его запасы у нас, понятно, не растут. Я думаю, хватит его еще недели на три, да и то придется туго затянуть пояса. А там и вовсе ничего не будет.

— Не знаю, как долго нам придется идти до... до конца, — сказал Фродо. — Слишком мы задержались в холмах. Но, Сэмвайс Гэмджи, мой дорогой хоббит, мой лучший друг, я уверен, что нам не стоит думать о том, что будет после окончания нашей работы. Выполнить работу — есть ли у нас надежда на это? А если и есть, кто знает, что нас ждет потом? Если Оно отправится в Огонь и мы будем поблизости? Я спрашиваю тебя, Сэм, понадобится ли нам снова хлеб? Думаю, что нет. Если нам удастся живыми добраться до Горы Судьбы, это будет все, на что мы способны. Но боюсь, даже это превыше наших сил.