Игра отражений (СИ)

Эдме старательно запоминала, от некоторых морщилась, от некоторых забавно чихала.

— И все равно, каждая специя отдает свой запах только в определенных условиях. Вот, например, перец. Если засыпать его в почти готовое мясо, будет горько и невкусно, да и пахнуть будет тоже не ахти. Перцем нужно натирать и пересыпать сырое мясо, а потом оное бросать на раскаленный жир, чтоб запеклась корочка, а сок остался внутри. А вот это имбирь. Гляди, какие клубни. В жару имбирно-мятный лимонад — самое вкусное, что можно придумать, зимой имбирно-медовый чай — спасение от простуды.

Эдме кивала, раскладывая в голове информацию. С рынка с пустыми руками, конечно же, не ушли: Уилл выбрал громадный кусок сочной телячьей вырезки, чтоб приготовить на заднем дворе мясо на углях, ради праздника-то, и еще огромное количество специй, отвалив за них больше денег, чем Вик — за ее золото. А сама Эдме вцепилась в разноцветные леденцы, прозрачные, словно светящиеся в коробочке. Они казались ей то ли драгоценными камешками, то ли цветными льдинками, то ли кусочками обточенного водой стекла, но в любом случае навевали мысли о лете и детстве. Она решила, что есть их не будет, будет перебирать и любоваться.

Праздник удался, особенно вечером, когда для нее из дому вынесли кресло и меховое одеяло, а мужчины сидели рядом на чурбаках, негромко переговариваясь, жарили мясо, пили вино прямо из горлышка передаваемой по кругу бутыли, правда, ей налили в бокал. Эдме вино пила понемножку, дала понюхать котенку, которому оно не понравилось, зато понравился мех, топтать его и когтить. Мясо зверек тоже благосклонно покусал, а через час обе уже свернулись и заснули от вина, молока, тепла и сытости. Коннор снова утопал к своей пассии, жаловаться на тьютора, который, со слов Уилла, гонял его в хвост и в гриву. И «затрахивать» расстройство от того, что придется до самой осени учиться, чтобы поступить в Академию. Уилл унес охапкой жену, кошку и одеяло в спальню, устроил их там спать в обнимку, занимая кровать по диагонали, и вернулся к мышу и мясу.

До полуночи они сидели рядом, слегка соприкасаясь коленями и пальцами, когда передавали друг другу вино. Напряжение копилось между ними постепенно, исподволь, с этими случайными прикосновениями, с короткими взглядами, полными скрытого желания. Будто играли в игру, у кого первого сорвет брашпиль.* Уилл щурился, смотрел темным взглядом, но в руках себя пока что держал. Вик же ярко смеялся, запрокидывая голову, облизывал губы, дразня его, рассказывал о стычке с пиратами и еще какую-то ерунду, которую не запоминали ни один, ни второй. Наконец, Уилл одарил его поцелуем, жарким как тот самый перец, сгреб в объятия, притискивая к себе. Глаза у капитана от этого поцелуя стали совершенно пьяные и шальные, он только и мог, что цепляться за плечи мужа, чтобы не упасть прямо в снег. Уилл поволок его к спальне, поминутно целуя, а то и лапая непристойнейшим образом. В комнате, когда они до нее добрались, самым горячим желанием обоих было немедленно избавиться от одежды. Но отпустить Вика Уилл попросту не мог, ему нужно было касаться, целовать, кусать ладное тело, бархатистую солоноватую кожу. Путались в рукавах, штанинах.

— Да почему на тебе столько одежды? — рычал Уилл.

— Сам-то, — смеялся пьяный от желания и вина Вик. Рубашка треснула и порвалась на две части в могучих кулаках хайлендера.

— Наплевать, еще найдем, — Уилл продолжил его целовать.

Вик, три недели даже не помышлявший о плотском удовольствии и совершенно не насытившийся вчера, сегодня требовал ласки вдвойне, сходил с ума, кусая губы, плечи мужа, свои пальцы. Уилл стремился и себя вознаградить за все время вдали от мыша, которого так остро не хватало. Они разнесли кровать, скатились с нее на ковер, уронили столик, но даже не обратили на это внимания. Зато обратила Эдме, заглянула к ним, сонно потирая глаза, покраснела и сбежала обратно к себе, закаявшись вообще реагировать на звуки из этой спальни, когда Виктор дома. Ей вообще было странно смотреть на них. То ли дерутся, то ли убить друг друга пытаются. С ней Уилл был неизменно осторожен и нежен, сдерживая силу и темперамент. Теперь понятно, зачем ему тривиум: он побоялся, что убьет ее, а Вик гораздо сильнее и выносливее.

Эдме забралась в постель, обняла котенка и решила, что все-таки два мужа — это очень хорошо. Правда, весь остаток ночи ей снились такие непотребные сны, что утром было стыдно в глаза мужьям смотреть. Она, правда, не знала, может, это нормально, когда в тривиуме мужья вместе с женой спят… и не только спят. Но не спрашивать же мужей об этом? Так, завтрак есть, надо сварить кофе. Она немного опасалась, что кофе утечет, Уилл рассказывал ей, что его нужно снять с огня, когда поднимется пена. Немножко все-таки кофе сбежал, однако Эдме вовремя успела стащить османку с огня, надеясь, что получилось что-то пригодное в пищу. Пахло странно, она осторожно процедила напиток в две чашечки для мужчин, в османке как раз на две порции и хватило. Поставила на поднос и поднялась наверх.

В дверь постучать пришлось ногой. На втором стуке она открылась сама, и Эдме едва не упала внутрь. Комната напоминала поле битвы. Разорванная рубашка сиротливо висела на столбике балдахина, штаны, непонятно, чьи, только случайность спасла от сгорания в камине.

— Уилл? Виктор? Вы вообще живы?

Вик, который во сне учуял запах кофе, не просыпаясь, приподнял голову и попытался сесть.

— Уоу… Ой!

— Я кофе принесла, — Эдме поставила поднос на столик. — Завтрак тоже сделала. И торт принесла.

Вик потер заспанное лицо. Эдме, хоть и пыталась отвести глаза, все равно неприлично пялилась на разукрашенное десятками синяков, багровых укусов и кровоподтеков от жестких поцелуев тело. Впрочем, второе было в таком же виде, только Уилл, наверное, сумел бы спокойно сесть, чем Вик похвастать не мог.

— Ладно, я вас оставлю, — Эдме вспомнила о приличиях. — Уилл, доброе утро.

— Доброе, зайчонок, — хохотнул тот, открыв, наконец, глаза.

Губы у обоих были распухшими.

— Я принесу вам мазь… На вас обоих смотреть страшно.

Помогать смазывать пострадавшие части тела Эдме не стала, пришлось бы слишком многое увидеть, чего ей видеть не хотелось. Например, почему за завтраком Вик сидел на мягкой подушечке. Эдме накормила всех, выдала по куску торта мужьям и пошла мыть посуду.

— У нас есть дела? — осведомился после сытного завтрака Вик, залегший на диване в гостиной.

— Только написать письмо твоему капитану по поводу наследства Амалии.

— Хорошо, я займусь сейчас.

— Лежи уж, бедный потрепанный мыш, лечи шкурку, — фыркнул Уилл. И потопал писать письмо сам.

На Виктора залез котенок, свернулся на груди в клубок. Потом в гостиную пришла Эдме: