Игра отражений (СИ)

— Так что все поправимо, по крайней мере, я очень надеюсь, — лорд Джон прислушался. — Экипаж? Кажется, Лекс вернулся.

— Милорд, может быть, возьмете с собой пирогов?

Лорд не отказался от такой вкуснейшей вещи, решив, что сам съест, если Маргарет пренебрежет. Так что домой он увозил бережно завернутые в чистый платок еще теплые пироги, значительное облегчение на сердце и твердое решение не допустить того, чтобы славная и милая невеста Александра превратилась в чопорную сушеную рыбину. Хотя Лекс и утверждал, что они обвенчаны, для лорда, да и в глазах света, Амалия пока что оставалась его любовницей или невестой. Пока не будет официального объявления, а затем и свадебного приема в доме Дамайнов.

В доме было тихо, слуги уже частично легли спать, частично занимались своими делами. Лорд отнес пироги в кухню, спрятал в ларь и поднялся наверх. В супружеской спальне было темно, но он и так сразу понял, что постель пуста. Маргарет явно наказывала его одиночеством за то, что снова не поддержал, пошел против нее. Интересно, остыла она для разговора, или все еще пылает, как жаркое солнце?

Переодевшись в домашнее, лорд прошел в небольшую комнату, созданную им специально для жены еще в первый год их брака. Она представляла собой нечто среднее между оранжереей, зимним садом и картинной галереей. На стенах художник искусно изобразил горный пейзаж, в почти весь пол, кроме небольшого пятачка, где стоял диванчик и столик, занимали растения. Тут был и вереск, и горные цветы, и любимая женой лаванда, и какие-то мхи, травы, кустики. Маргарет обычно пряталась там, когда уставала ото всего, говорила, что среди знакомых растений ей становится легче. Вот и сейчас, она любовалась пейзажем закатных гор, мыслями пребывая где-то далеко. То ли не услышала его шагов, то ли попросту не желала обращать внимания на блудного супруга.

— Марго, ты не замерзла?

— Нет, здесь достаточно тепло, благодарю за заботу.

Она поплотнее завернулась в шерстяную выцветшую ткань, успевшую истончиться настолько. что почти не спасала от холода. Чем-то это напомнило ему день, когда он, юный балбес, наследник благородной фамилии, отправленный в горы сопровождать королевского посланника, встретился с дочерью клана МакТавиш. Только сидела она тогда, нахохлившись, как воробей, на камне у ручья. С мокрого подола лилась вода, а сама Марго, досадливо кусая губу, держалась за ушибленную щиколотку. Сквозь пальцы просачивались капли крови — девушка рассекла кожу острым камнем. Шрам остался до сих пор. А виноват был он.

— И что вытаращился? — со своим неповторимым акцентом буркнула тогда она.

И еще что-то такое сказала, Джон не запомнил. Но явно неласковое. Он тогда просто встал на колени и принялся перевязывать ее ножку, сильную, но такую изящную, собственным платком. Девчонка была босая и простоволосая, в какой-то потрепанной блузке и выцветшей от долгой носки юбке, край которой она подтыкала за пояс, чтоб не мешал бежать. Рыжеватые волосы блестели на солнце, словно шелк, в прядях запутался листик, и он потянулся снять его. Она вкатила ему оплеуху, от которой в ушах зазвенело:

— Убери от меня руки, низинная улитка.

Джон разозлился, перехватил тонкие запястья, правда, это было нелегко: тонкие или нет, а рядом с камнем валялся небольшой охотничий лук, и, как видно, силы девичьих ручек хватало его натягивать. Кое-как справившись с брыкающейся дикой кошкой, он сдернул ее с каменного насеста и прижал к себе, усмехаясь в бешеные глаза:

— Не знаю, кто ты, красотка, но поцелую.

И поцеловал же, правда, в процессе борьбы за поцелуй оба скатились в ручей, промокли, изрядно побили локти о камни. Но какие же губы были у горянки, чистый мед. Хотя характер сахарным не был. Она взяла моду подстерегать его, куда бы он ни отправился. Устраивала мелкие и не очень пакости, норовила спихнуть в ледяные ручьи или устроить его падение в заросли ежевики. Джон старался в долгу не оставаться: за каждую проделку он взыскивал с нее поцелуи, а то и не по одному. А потом братья Марго его подстерегли, видимо, пронюхали, кому сестра обязана зацелованными губами. Джон долго клялся в любви к Маргарет и уверял, что вот как только поймает, так сразу и женится. Правда, на ком, он тогда так и не узнал — не до того было под прицелом арбалетов серьезных крепышей.

Марго тогда жила у бабки по отцовской линии, сосланная туда за какие-то проказы. А может, просто подальше от глаз лоулендцев. А ловили его младшие сыновья Коннора МакТавиша, с которыми Джон официально был не знаком. Так что, когда он выследил горную дикарку и влез в окно ее комнаты, он еще не знал, на что подписался. В частности, на то, что крепкая рука Марго нежданному визитеру расшибет в кровь губы, когда проснувшаяся Марго не узнает Джона. Поцелуи в тот раз были солеными от его крови. И от ее слез — Джон старался быть нежным, но первый раз на то и первый. А подаренное кольцо все норовило соскользнуть с тонкого пальца девушки, так что она повесила его на шею.

— Я утром приду, просить твоей руки, только скажи, у кого.

— У главы клана МакТавиш, разумеется, у кого же еще.

Джон не нашелся, что сказать. А потом пришлось улепетывать через окно, пока не застукали не месте преступления. Коннор МакТавиш хмурился и думал. А его дочь сбежала, едва услышав, что он дал свое согласие на брак. Братья ловили ее по горам с гоготом и шутками, изловили, сунули в мешок и притащили домой. Джон немало удивился, когда мимо него проволокли вопящий и ругающийся голосом Марго сверток, из которого только коса торчала — длинная, как плеть, и толстая. Марго еще трижды пыталась сбежать, так что ночь перед свадьбой она провела в башне, в самом деле завернутая в толстый ковер и прикрученная косой к оконной решетке. Она так никогда и не объяснила ему, почему сбегала, но перед алтарем ответила «Да».

Сейчас коса осталась все такая же длинная, предмет зависти многих, хоть и истончилась изрядно от нехватки еды, но у других леди было все еще хуже. Лорд Джон вынырнул из воспоминаний, скинул сюртук и укутал им плечи жены.

— Марго, идем в постель. Здесь уже слишком холодно, ты замерзла.

Маргарет поднялась, направилась к спальне. Извиняться Джон никогда не умел. Предпочитал показывать это делом, а не рассыпаться в идиотских фразах. Леди скинула его сюртук, затем бережно повесила на спинку кресла свою шаль, под которой была лишь полотняная ночная рубашка, легла в постель. Молча, и на самом дальнем краю от него. Сердце лорда сжалось от вины и жалости. Не виновата она ни в чем. Это он, тот юный идиот, привыкший подчиняться родительским словам, виноват, что молчал, когда покойная леди Алисия Дамайн размазывала горскую гордость по полу.

Заснула Маргарет быстро, свернулась в клубок, обняла подушку, вытащенную из-под головы. Он потихоньку подтянул ее к себе, согревая. И, перед тем, как уснуть, пробормотал в золотисто-рыжеватые, изрядно прореженные серебром, волосы: