Воронье Гнездо

-- Давайте двойку, — заказала Сима.

-- Двойку, так двойку, Гарольд! Идемте, я вас замерю. Только без пальто.

-- Да хоть без носков, только штаны с меня не стягивайте, — подходя к портному, он провожал взглядом витрину, — а то я стеснительный.

-- Двубортный или однобортный, — старик делал замеры, — а цвет?

-- Про борта я что–то слышал, и, вроде если у тебя один борток, то ты точно пидорок, или типа того. Я не имею ничего против этих ребят, но давайте все же в два борта. А цвет… Как насчет индиго?

-- Я бы не рекомендовал вам такие темные цвета, — портной прервал замеры и со всей серьезностью посмотрел Гарольду в глаза вызывая мысли о том, что если он продолжит глядеть в том же духе, то у него явно лопнут очки.

-- Почему это?

-- Темные цвета привлекают паноптикум, — сам портной, следует отметить, носил белую рубашку и бежевые брюки.

-- Паноптикум?

-- Зло. Я не стану шить зло.

-- Извините, конечно, сколько я не носил темные вещи, никаких вурдалаков за мной в жизни не бегало.

-- Они были мелкие, ефемерные. Вы думаете, я просто сумасшедший старик? Я уж и сам начинаю так считать, но эти круги под глазами у меня не просто так. Теперь паноптикум стал более явным. Это, не знаю, похоже из–за областной границы…

-- Да, я слышал об этом.

-- Поздравляю, сынок, теперь у тебя все шансы подготовиться…

-- Я только слышал; еще не значит, что верю.

-- О чем это вы? — озадаченно осведомилась Серафима.

-- Мужские штучки, — отговорился Гарольд, — хотя мне правда нравится затея с яркими цветами, желтый или салатовый сможете?

-- Конечно, — Старик довольно улыбнулся.

-- О, давай желтый! — Симе затея понравилась.

-- Секунду… Я только что вспомнил, что у меня в подвале сейчас сидит мужик, так же одетый в желтый костюм. Никто же не хочет, чтобы мы с ним драли друг другу волосы за индивидуальность? Так что салатовый… Или лаймовый? Или смешайте… В общем, чтобы было так сочно, что прохожие голодно вгрызались бы в мой аппетитный пиджак.

-- Хе–хе, уж я постараюсь, — сказал портной, снимая последнюю мерку. — И последний вопрос: приталенный?

-- В меру.

Гарольд посмотрел на Симу: та улыбаясь, кивнула ему в знак одобрения выбора.

-- Ты видела эти чудные перчатки? — говорил он с ней, пока старик делал записи. — Одна пара этих кожаных друзей могла бы здорово изменить моюжизнь. Я бы надевал их во время курения, и мои руки перестали бы благоухать дешевым табаком. Что может быть лучше?

-- Только то, что они будут выглядеть на тебе слишком хорошо. Их покупка будет равносильна даче принцессы крокодилу в жены. Так же жестоко и бессмысленно.

-- Ну ма–ам, я всю жизнь о них мечтал. Я даже размер руки знаю.

-- Ну ладно, бери.

Гарольд рванул к витрине и взял оттуда пару.

-- Посчитайте мне еще это… Сколько будет вместе с авансом за костюм? — Гарольд раскрыл кошелек.

Но вынуть оттуда не успел ни монетки: в тот же момент Сима выложила на стол несколько бирок внушительного номинала.

-- Это подарок, — сказала она спутнику.

-- Ох, у меня что–то на глаза наворачивается…

-- Я серьезно.

-- А я думал, ты сейчас станешь вырывать купюры из его рук… Спасибо.

-- Приходите через неделю, — осведомил портной.

-- Всего неделя? — Гарольд уже примерял перчатки.

-- А мы тут балду не гоняем.

-- Ну, и вам спасибо. До встречи.

Гарольд и Серафима вышли, чтобы заняться еще чем–нибудь, что не было работой. А уже через неделю оружейный барон имел совершенно новый имидж, который, к сожалению, все еще не подчеркивал убедительность его профессиональной позиции. Зато черные кожаные перчатки подходили к зеленому костюму, как Бургундское к оленине, а это главное.

"Узкие бульвары и широкие подворотни. Фонарные столбы нависают над головой, перекрывая солнце. И снежной лавине не скрыть всей мерзости этого города. Глаз радовало лишь то, как он поедает себя изнутри", — Лицезрение руин на улице Сеанора опрокидывало Рафаэля в сладостные мечтания о том, что скоро под бетоном будут погребены и осталые шлюхи, бюрократы и политиканы. — "Команда спасателей все еще ворошила обломки в поисках тех, кто пропал еще намного раньше той безрассудной резни. Мертвые эльфы, по которым в этом мире никто не будет скучать. Мертвые люди, которых в том мире никто не будет ждать. Держу пари, этот парень в нелепой форме спасателя и сам не прочь оказаться на месте мертвецов. Этот город давно уже сожрал инстинкт самосохранения парня, его рассудок, да и волю к жизни. Он дышит, работает, ест только по привычке. Нельзя просто взять и начать писать левой рукой, если всю жизнь делал это правой. Хотя мой дохлый сынишка мог бы. Алиса называла его амбидекстром, хвасталась всем этим молодым мамашам, какой наш Сема молодец. Да кого это вообще ебет? Какое это дает ему преимущество в жизни? Просто гребаная незначительная мелочь, из которой она, как и все женщины делали бы, раздувала что–то вроде дара. Позерша. Хотя, опять же, как и все женщины. Едва ли они делают что–то ради цели. Все лишь игра. "Смотрите, я занимаюсь наукой! Смотрите, я пью пиво!". А на деле ей только и нужно, чтобы какой–нибудь симпатичный идиот, восторженный ее глубоким внутренним миром, вставил ей по самые бронхи, а потом взял под крыло, чтобы можно было беспрепятственно потворствовать материнскому инстинкту, прекратив вилять задницей в том или ином смысле. Природа, что поделать. У самцов инстинктивная задача куда более размытая: защищать потомство можно уймой способов, природа не вводила строгих инструкций. Вот и занимаемся всякой херней. Потому что мы люди. Животные редко занимаются херней. Люди -- постоянно."

-- Ищете кого–то? — спросил спасатель у Рафа, смотревшего на располовиненный дом.

-- Ага. Только вряд ли вы мне с этим поможете.

-- Как знаете. А мы уже многих откопали, если вдруг захотите…

-- Малой! — перебил того другой спасатель, кричащий с завалов. — Хрена ты там чешишь, сюда иди!

Юный спасатель извинился и побежал к напарнику. Раф из любопытства простледовал за ним. В щавалах откопали человека с простреленной головой и придавленными рукой и ногой.

-- Черт, этого родным опознавать будет тяжело, — говорил старший спасатель, — что интересно -- здесь это первый гражданский, погибший от огнестрела. Видимо, встал у кого–то на пути. Хрен его знает, неважно, ты поднимай потихоньку.

Младший причудливым образом сложил пальцы, пристально глядя на обвалившуюся стену, отчего та обрела золотистый ореол и начала подниматься, высвобождая ногу покойника, с характерным хлипким хрустом отлипавшую от стены. Старший аккуратно потянул на себя изувеченную ногу, чтобы та не поднималась вместе со ней.

-- Можешь опрокинуть стену на ту сторону, там уже нихрена нет, — проинструктировал спасатель юношу, после чего тот аккуратно переложил стену на другую сторону.