Воронье Гнездо

и причем весьма плодотворно. Несколько лет назад он бросил вызов всей этой ужасающей болотно–лесной стихии, отправив две тысячи солдат на зачистку мест, пригодных для жизни. В результате были сожжены сотни гнезд чудовищ, отогнаны ходячие холмы, восстановлены три деревни и основана одна новая. К сожалению, вскоре зверье опять вернулось и опустошило деревни, так что теперь одну треть Калани составляет символический город, вторую -- леса и болота, в которых особняком живут охотники, а третью -- села–призраки, в которых не живет никто. Костяев с презрением смотрел на всех этих Переградских городских и считал, что жизнь их скучна, уродлива и бессмысленна, и, хотя доподлинно неизвестно, как он относится к таким богатым и комфортным городам, как Стриклит, конкретно здесь ему оставаться было в тягость, и мысль о том, что он еще не скоро отправится с другом на оленя заставляла его желать смерти каждому встречному, не смотря на то, что человеком он всегда был порядочным и без веской причины и пальцем никого не тронул бы.

Пока вы читали сие описание, сам Костяев успел вразвалочку дойти до здания театра, войти внутрь, оценить недурной интерьер в стиле барокко, истоптать полы заснеженными ботинками и даже встретить мэра с его верным Фиолетовым Галстуком. Несмотря на недавнее покушение, градоначальник держался молодцом и постоянно улыбался, причем не сказать что неискренне. Возможно, нависшая над головой угроза придала его жизни пикантной остроты, которой он так ждал? Кто знает.

-- Ёх, неплохо выглядишь, — поприветствовал Костяев мэра, — а че эт у тебя вместо глаза?

-- И вам добрый вечер, офицер, — мэр учтиво улыбнулся в ответ, после чего без каких–либо дополнительных прелюдий кратко изложил историю своего нового глаза, которым знакомый доктор в рамках опыта (с согласия мэра, кончно же) сделал не что иное, как обыкновенную лампочку с несколько уплотненным стеклом. Начальными вариантами были разноцветные резиновые мячики, пластмассовый глаз и что–то вроде подзорной трубы, однако устроила мэра лишь лампочка, и не только из соображений эпатажности но и по следущим причинам:

-- И прикинь, можно включать ее когда захочешь! Яркого света, конечно не будет, но все равно здорово, правда не сразу получается, — мэр нахмурился, и через некоторое время лампочка в глазнице загорелась слабым желтым светом, — во! Доктор сказал, что загорается она из–за нервных импульсов, и в них типа есть электричество или вроде того.

-- Невероятно, — шевельнул губами Костяев, даже и не подозревая о том, что в истории мэра имеется одна интересная недосказанность: лампочка имеет свойство загораться при сильном эмоциональном напряжении, выдавая страх, тревогу и волнение, что несомненно является самым губительным, после пули в голову, для карьеры политика. Но ведь в глубоком кармане градоначальнического пиджака всегда найдется место пузырьку зверобоя, верно?

Неверно. Карманы мэра были начисто забиты мятными драже, расческой и фамильным, как и карета, платком, в который сморкался еще сам Граф Мэр в 1755‑м, прямо перед тем, как умереть от мутировавшего ОРЗ, так что, имея машину для клонирования по ДНК, градоначальник вполне мог бы воскресить пару–тройку поколений и уютно встретить новый год, выслушивая причитания отцов о том, что мужик измельчал, бабы обнаглели, а миром правит Сатана. Кроме того, карманы содержали в себе перьевую ручку, назначенную не столько для раздачи автографов и беглого подписания судьбоносных разрешений, сколько для самообороны в ближнем бою. Так или иначе, мэр обладал твердым намерением сделать и ручку фамильной ценностью; находилось место и для фотографии его фактичнски бывшей, но юридически настоящей жены, которая, однажды изрядно напившись вина на торжественном съезде Лиссамских мэров, совершенно случайно уехала оттуда с другим, тоже бородатым мэром, который, опять же, совершенно случайно оказался главой столицы -- Стриклита. До сих пор не известно, продолжает ли жена нашего мэра глубоко заблуждаться или ее просто держат в плену, но факт того, что в Переград она больше не возвращалась оставался неоспоримым. Мэра это особо не огорчало, потому что та не была фамильной ценностью, и делать ее таковой он не собирался. Однако забитость карманов не была главной причиной отсутствия в них зверобоя. Его там не было потому что сам мэр ни единой фантомной фиброй своей души не подозревал, что лампочка имеет такие правдотворно–разоблачающие свойства. Этот мужчина был уверен на более чем девять тысяч процентов в том, что он хитрее всех этих придурков вокруг. Но даже этот недостаток мерк в самый ноль на фоне удручающе–утомляющей банальности обыкновенной повязки на глаз, которую ему предлагали вначале. Ну и, к тому же в комбинации с бородой она выглядела не очень законно и слегка дискредитирующе.

Будучи независимыми от всех вышеперечисленных обстоятельств, двери зала заседаний легко и умело открылись, — они были хороши в этом, — и представили взорам Костяева, Мэра и Фиолетового Галстука сидящих за круглым столом юного представителя Мятежников, которого, как было видно, периодически за что–то избивали, и пожилого Карима -- главу фракции беглецов. Оба пристально смотрели друг другу в глаза, пытаясь сломать мозг друг друга. Или просто чтобы запугать и показать, кто тут альфа–самец, как знать? Помимо круглого стола, в зале заседания было всего одно небольшое окно, нечто похожее на проекционный экран на стене, несколько стульев, пол и потолок. Сам зал был выполнен скорее не в стиле барокко, а в стиле "Мечта штукатура".

Сердце мэра мэра бешено забилось, и тут же перед глазами пронеслась жуткая кинолента: оба эльфа достают из–под столов смертоносное оружие и нещадно расстреливают его и других вошедших, заодно провозглашая себя правителями города и перестраивая его в содомический мегаполис с огромным биореактором, в который сбрасывают людей, детей и котят. И самое ужасное во всем этом, что он даже не успеет передать кому–нибудь в наследство карету, платок и ручку.

Как далее оказалось, все обошлось. Мэр дошел до круглого стола совершенно живым, правда с поневоле светящейся лампочкой, но пока все думали, что это специально.

-- Рад приветствовать вас, уважаемые, в добром здравии и хорошем настроении, — сказал мэр, понимая, что первое его совсем не радует.

-- Здорово, дед, — сказал мятежник.

-- Приятно встретиться, — Карим суетливо встал, улыбнулся и учтиво пожал мэру руку.

Отбрасывая чванство и тошнотворную неприязнь к эльфам, мэр с уверенностью мог бы заявить, что Карим ему нравится. И еще бы: тот был точной его копией, только более невезучий, неотесаный и лет на сто постарше. Наверное, именно поэтому бурмистр испытал легкое желание выколоть ему правый глаз.