Воронье Гнездо

-- Договорились. О, и Гуся, тут, кажется, к тебе…

Гарольд взглянул на лестницу и увидел там нечто столь же редкое, что и шоу, которое порой устраивает комета Галлея: на лестнице устало стоял Раф, также известный как Сэр Кирпичное Ебало, смотрел на котенка и улыбался. Просто улыбался, вообще ни о чем не думая. Почувствовав на себе чей–то взгляд, он изо всех сил опустил уголки губ, нахмурился и спустился.

-- Я нашел беглецов, — сказал он.

-- Хорошие новости, — Гарольд учтиво промолчал по поводу увиденного.

-- Это еще не все. Видимо, из города никто больше не уедет. Никогда.

-- Что–что? — вмешался Парамон, отвлекшийся от беседы с остальными коллегами. — Как это?

-- Мэр сказал, что Темная зона останется навсегда. Еще что–то про исчезновение с карты и черный импорт…

-- Нет, нет, так нельзя, у меня же семья в Вэлбурге… И бизнес… Ты шутишь? Скажи, что шутишь…

-- А я так сильно, блять, похож на ебаного шутника? — Раф, не похожий на ебаного шутника, выдохнул и обратился к Гарольду, протянув ему бумажку с адресом. — Что там с оплатой? Давайте скорее, а то я прям тут спать грохнусь.

Парамон сел на ящик и загрустил, а Раф, получивший деньги поднявшийся по лестнице, на прощание взглянул на всех этих подвальных людей и краешком почти атрофированной души почувствовал, что ему совсем не хочется от них уходить. Но он ушел. Не прыгать же ему в толпу и не начинать со всеми неистово обниматься и челомкаться, верно? Хотя внезапный был бы поворот.

Гарольд сел рядом с Парамоном:

-- У тебя нет какой–нибудь ободряющей пословицы на такой случай?

-- Не знаю… У меня совсем не настроения думать или вспоминать, — Парамон методично протирал очки тряпочкой.

-- И что… У тебя там дети?

-- Трое. Славные ребятишки. У меня в бумажнике есть фото, хоче… М-да, знаю, дурной тон…

-- Да нет, покажи. Мы же не чужие люди. Ну, почти. Насколько позволяет определить билизость тот факт, что при недельном знакомстве я до сих пор не знаю, что у тебя есть семья, — Гарольд полуил фото детей. Обычных детей; и ответил то, что обычно отвечают, — славные. Слушай, а ведь с другой стороны хорошо, что они запомнят тебя таким молодым, красивым и адекватным, а не разваливающимся маразматичным стариком, которого все ненавидят.

-- Ну, хех, нет худа без добра. Просто, черт, я ведь просто взял себе небольшой отпуск… Ну, то есть вся моя работа и так в общем–то похожа на отпуск, но тот факт, что это не отпуск здорово угетает и портит всю малину–ягодку, ну ты понимаешь?

-- Да нет.

-- Я отметил свой псевдодень рождения, денек погулял, денек погулял, погулял денек, день полежал, ну а что делать оставшиеся две недели? Я решил съездить к друзьям, которые не смогли приехать сами. Видишь ли, какая оказия: когда я говорил в последний раз с одним из них, разговор закончился криками и звуками, будто кто–то разделывает чью–то тушу топором. Тогда я уже был подшофе, покричал в трубку что–то вроде: "Хорош разыгрывать, придурки", а потом чуть не утонул в бассейне. И только сейчас, Гарольд, я думаю, что если это был не розыгрыш? Вдруг они все мертвы? Господи, я приехал всего на недельку, я обещал своим ребятам гостинцев… Я оставил им всего сорок тысяч на неделю!

-- Четыре? О господи, они не смогут позволить себе даже приличный особняк на завтрак.

-- Да! Да! Неужели я никогда их больше не увижу? Моя кровинушка… Неужели и моих друзей больше нет? Неужели я навсегда в этой мерзкой, чтоб ее, клети?

-- Ну, не такая уж мерзкая. Я слышал тут есть классный взорванный музей, который теперь выглядит краше прежнего. Еще есть памятник памятникам, а в Академии Магии недавно совершенно случайно открылся охрененный экстремальный зоопарк.

-- Ты ведь тоже приезжий? И ты ни по кому не скучаешь?

Ответом было отрицательное движение головой.

-- Вот скажи, — Гарольд отдал фотографии, — тебе ведь больше жалко свою кондитерскую компанию? Дети вырастут и так, будут продолжать носить твою фамилию, славить род, хвалить достойно пропавшего отца и все такое… А в Фицерке тебя просто заменят, забудут, заберут твой доход… Это место, которое действительно требует всецельного посвящения ему, чем ты и занимался.

Парамон не ответил.

-- Ладно, можешь тут еще погрустить, но просто не забывай что раз: какие бы корпоративные ужасы не охраняли границу, всегда найдется тайный ход на волю; и два: скоро тебе придется посетить наших остроухих голодранцев, не забудь. И это, может хочешь поменять свои зарплатные требования?

-- Нет, нет. Я все еще намерен узнать, какого черта ваш бородатый мэр возомнил себя выше правительства страны и творит всякую херню. К тому же, это один из основных способов вырваться отсюда.

Гарольд улыбнулся, кивнул, встал и сказал:

-- Еще повеселимся. А кое–кто и попляшет. Хочешь молока?

-- А почему бы и нет?

-- Ебанем молока.

-- Ебанем молока!

-- Нахрен ты это притащил сюда–то, блядь!? Не шелуди, сука…

Эльф–беглец вышел во дворик, раскинувшийся вокруг домика довольно эклектичной архитектуры, что придавало ему нетривиальной бедняцкой искусности, и в то же время отнимало искусность объективную. Скажем так, пять из десяти профессиональных служащих архитектурного патруля, обследующих строения в надежде сделать свою должность чуть менее формальной, чем она вообще может быть, постановили бы, что дом определенно является шедевром современного искусства, памятником суровой сельской жизни и требует усиленной охраны с последующим включением в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Другие пять патрульных постановили бы, что здание должно быть в обязательном порядке снесено, а строители сожжены во славу Великому Архитектору Вселенной, в которого, помимо эльфов, верило большинство инженеров и строителей. Хотя именно им, равно как и тем, кто снес бы тот домик, Архитектор и посворачивал бы шеи, увидев буйство прямых линий, которое они разводят своими блочными домами, попутно разрушая мягкие, эстетичные, эргономичные и кривые строения. Б-г не использует прямых линий, сучки.

Домик был слеплен из разных материалов: через каждые 4-5 метров основной строительный материал менялся. Дом начинался деревянной, составленной из бревен, плавно переходя в глиняный улей, из которого торчала кирпичная пристройка (кирпичи были разного калибра), а сбоку была достроена утлая лачуга из жести, с толстой металлической дверью и мощным замком с тремя разными скважинами в нем. В остальном в доме не было ничего необычного, кроме окон разного размера. В целом, можно с уверенностью заявить, что этот дом -- самя яркая достопримечательность деревни Пельмени—Сварены в Переградской области, после дома–единички: одноподъездного четырехэтажного многоквартирного жилого строения, которыми по какой–то причине был усеян весь Переград, несмотря на финансовую невыгодность такой застройки. Возможно, дело в хитроумном, искусственном повышении цен на жилье? Возможно, но так или иначе, "единичка" сумела как–то затесаться в центр утыканной маленькими халупами деревни, спугнув оттуда честных селян, которые переехали на ее окраину, поспособствовав расширению населенного пункта.