Сергей Шуба - Поиски мира

– Ваше величество, а где тело?

– Что? – Танкред наконец-то соизволил посмотреть на мажордома. – Тело? Ах, оставь, она ещё жива. Это прислужница в храме, – добавил он, наблюдая за мажордомом. – Я забрал её на время. И знаешь, что она мне сказала?

– Что же, ваше величество?

– Она сказала мне, что что-то близится. Грядёт то, к чему мы не можем быть готовы. Ты знаешь, – герцог осушил чашу и Ланье с болезненным интересом смотрел, как ходит кадык под тонкой белой кожей, – что у него было пророчество, которое этот толстяк от нас утаил? Его слышал мой приёмыш, представляешь? Вот эти вот строчки:

С тем и носятся:

Как текла еловая ветка

Время медовое вилось

Вкруг иголок её…

Брызнул лёд!

Вороньё вымахало

Быль полем уходит

Уходит, как вдох

Ножи будут спрашивать:

Ты зачем живёшь?

А ты всё отдашь

Не поймёшь…

А он утаил. Все утаили, всех приходится ловить и спрашивать самолично. Кончится тем, что обязанности Хэрска придётся выполнять мне, потому что у нас нет никого толкового! – Танкред изо всей силы запустил кубком в угол. – Ты! Что ты можешь сказать об этом пророчестве?

– Я? – пробормотал мажордом, судорожно выискивая решение. – Я считаю, что птицы прибывают и это к добру. Вороны – птица вашего рода, значит, они признают вас, а не Ульрику…

Танкред слушал, склонив голову. При имени своей сестры скривился, будто глотнул уксуса.

– Да, графиня Мельдфандская… мы сделаем ещё одно дело, ты сделаешь. Пошлём к ней убийц. Как послал к нам император Анриака, купцов которого я повесил на Призамковой площади. Но нужно найти толковых людей, понимаешь меня? Годных, и ты этим займёшься. Как только приедет Дэл, с головой этого ублюдка, он тебе поможет. Мы ко всем отправим надёжных головорезов. Его я и пошлю к Ульрике, а ты проследишь, чтобы всё было сделано. Понял? – герцог приблизился и похлопал мажордома по плечу. – А теперь выметайся, мне надо подумать. Когда ты понадобишься, я дам знать. И лучше бы тебе хоть что-то уметь к тому времени.

Тахиос не понимал, что держало его на привязи – всё тело было ватным, но какая-то жёсткая и жестокая сила словно скрутилась у него в животе и не давала забыть о том, что он жив. А сирота не хотел жить. Перед ним медленно проходили рыцарь в ало-сером одеянии, Барах, Кискейлт с туманным взором и Балмер. Где-то в отдалении стояла Камесина, Тахиос чувствовал, что она здесь, но не видел её. Он хотел попросить прощения, но губы не слушались его. Ему почудилось, что кто-то вцепился ему в лицо, чтобы поднять веки, но юноше было всё равно. Яркий свет хлынул ему в грудь, а затем тьма, и его замотало, словно щепку в водовороте. В ушах грохотал голос, властный в его жизни и смерти, способный перекроить сироту по какой угодно мерке, и это было жутко, но и прекрасно. Какие-то поднявшиеся извне тени смели образы рыцаря и других, которых он убил, и обступили его, опаляя холодом. Голос бился внутри него и требовал ответа, встряхивал всего Тахиоса, как нашкодившую собачонку. «Я устал бояться, – ответил ему сирота мысленно. – Погоди немного, скоро умру, и ты своё получишь». И когда уже стало невмоготу, и тени сомкнулись над ним, и тот стальной жгут, являющийся проводником голоса, вдруг дрогнул и стал мягче воска, и Тахиос понял, что сейчас последний звук лопнет у него в голове и его окончательно утянет в небытиё, Камесина проплыла сквозь изломы мглы и мягко толкнула юношу вверх. Он выбирался, понимая, что она пожертвовала собой, и её свет гаснет на той стороне, и ничего не мог поделать. И заплакал. Что-то солёное коснулось уголка его губ, так он понял, что действительно жив. Потом до него донеслись глухие голоса.

– …всех людей. Надеюсь, это стоит того?

– Я слишком поздно взялся за него, – голос Фрольда Лёкхеда, несмотря на хрипоту, Тахиос узнал бы и на пороге смерти. – Он уже отходил. Но я услышал много интересного.

– Да? Может, поделишься? – голос Паэна был холоден, как весенний лед, и так же ломок, потому что он с трудом сдерживал свою ярость. – Я тебе говорил, нельзя делать такие вещи. Тебя и так за глаза зовут Чернокнижником, и даже то, что ты по полгода не появляешься в столице, не спасает…

– Он умирал! – и умирал слишком быстро, а мы ничего не знали – ни куда делся наш герцог, ни кто его всё же похитил, ничего. Я не люблю, когда от меня уходит добыча, – в голосе Фрольда появились опасные нотки и Паэн поспешил взять его за руку и отвести к окну, подальше от чужих ушей.

– Что ты вытянул из него?

– Его разум уже ускользал от меня. Всё, что я выяснил, он действительно не знает, куда поехали беглецы. Не зря, наверное, его опоили, он для них мелкая сошка. Я мог бы превратить его в безвольного идиота напоследок, но тогда он был бы бесполезен. И потому я вытащил щенка. Вытащил с того света, а ведь за ним приходили Старшие – это редко бывает, брат, очень редко. Они приходили на него посмотреть.

– Послушай, пойдём отсюда, нам не о призраках сейчас надо думать, а о том, как увернуться от маркграфа, который имеет зуб на меня. Ты слишком много всего натворил. Да ещё эти бенортские выродки – что им было нужно…

– Именно потому пусть выродок живет. Когда подлечится – способность чувствовать боль вернётся к нему. Тогда я за него возьмусь, и он сообразит, что к чему. Он вспомнит, ручаюсь тебе.

Когда они стали ехать степью туэркинтинцев, деве отчего-то всё чаще вспоминался Лийнос – хрупкий, изящный, быстрый и неистовый в любви.

Ветер приносил запах большой воды, хотя до Фарайра, который северяне называли Фрийтосом, а магерландцы – Фаиордом, было не менее трех недель пути по прямой.

На привале Алвириан заскучала, глядя в огонь. Один из лучников отправился в дозор, Сарим и остальные доедали немудреный ужин – зайчатину с подсохшими лепешками. Шпионка достала флягу и, сделав глоток, пустила её по кругу.

– Сарим, ты вернешься из похода другим человеком, обещаю тебе. Твои дети уже никогда не будут нуждаться. И дети их детей, если только не вырастут транжирами. Расскажи мне о том, что заставило тебя стать лучником при Гнаконе.

– Я сын легионера, госпожа. И дед мой был воином, и прадед. Они рано женились, рано погибали…

– Но не ты, – усмехнулась Алвириан, видя, как чуть-чуть изменился в лице лучник. – Если хочешь рассказать нам печальную историю – расскажи. Возможно, это наш последний поход.

Сарим некоторое время молчал, скручивая грубыми пальцами заячью кость. Та треснула, и лучник бросил её в зашипевший огонь.

– Однажды… мы стояли у Аггеха – там переформировывались и пополнялись легионы, потрепанные в битве при Йюгаре. Гнакон был с нами, жил в лагере, и однажды его ограбили. Вора поймали в городе – когда он пытался сбыть золотые наручи, и это оказалась девка. Как она умудрилась обчистить охраняемую палатку остается тайной. Возможно – переспала со стражей… Когда её притащили в лагерь чтобы стратиг сам решил её судьбу, она надерзила ему. Не знаю почему, но это понравилась Гнакону. Он отпустил её, и приказал мне проводить воровку по дороге в сторону Ар-Тахаса, чтобы она не угодила в руки горожан.