Алексадр Золотая Грива 2

- Ну, где будем располагаться?

- Вон там. В землянке этого … Лапоты!

К вечеру землянка хорошо протопилась. За плотно закрытой дверью воет холодный ветер, идёт колючий снег. Темно, пусто, страшно, как на заброшенном кладбище. Снежинки летят часто, забивают всё ямки, щели, ровняют землю к приходу настоящей зимы. Чёрная корка застывшей грязи превращается в белое покрывало, под ним прячутся до вёсны остатки пожарища, следы людей и животных. Тьма и холод укутывают землю, жизнь замирает.

- Так как ты оказался здесь? – спросил Александр священника.

- Бог послал, - ответил Анатолий. – Я долго путешествовал по дорогам империи, проповедовал слово Божие. В глухомани, в забытых Богом углах меня слушали, давали кров и хлеб. В городах отворачивались. Сказывали, что у них есть свои церкви, там красиво говорят, отпускают грехи за скромное подношение. А я говорю коряво, грубо и вообще, кто я такой, чтобы учить их. В одном городе, не помню название, я пришёл в храм поклониться святым мощам. Меня не пустили, приняли за нищего. Какой-то послушник вытолкал взашей, велел прийти позже. Я не стал перечить. Вышел за ограду, прилёг на траву…

… проснулся от сильного удара под рёбра. Задохнувшись от боли, застонал, скрутился калачиком, бессознательно закрыл голову руками. Сверху раздался неприятный скрипучий голос:

- Вставай, урод, время работать. Твоё место там, за забором.

Открыл глаза. Злое полуденное солнце ослепило. Торопливо отполз, ожидая следующего удара, закрылся ладонями. Мелькнула тень, послышался хрусть гравия, затихающий звук шагов. Осторожно опустил руки. Видит удаляющуюся спину того самого послушника, что давеча выгнал из храма. Пройдя несколько шагов, остановился. Маленькая голова с тонким пучком волос на затылке медленно повернулась, бегающие глазки замерли на Анатолии. Послушник указал пальцем на дорожку, идущую от ворот к храму. По обеим сторонам уже рассаживаются нищие. Анатолий подошёл ближе. По дороге бредут те, кто зарабатывает на жизнь подаянием. Идут медленно, вяло переругиваясь на ходу. Порыв горячего ветра принёс тяжёлый запах гнили, мочи и разлагающейся плоти. Уроды самого отвратительного вида, покрытые язвами и коростой, вонючие до тошноты, деловито усаживаются на самом верху каменной лестницы, что ведёт к дверям храма. Те, что попроще, внизу. Бросились в глаза двое, что сели друг против друга и старательно корчат жалобные рожи. Один паясничает, второй отмечает недостатки, делает замечания. Репетируют! Анатолий подходит ближе. Тяжёлый запах усилился, а тут ещё солнце печёт так, словно желает огнём выжечь всю нечисть, но силёнок не хватает. Кто-то трогает за плечо, раздаётся голос:

- Новенький? Тебе здесь нельзя, надо сначала договориться с Крюком.

- Каким ещё крюком? – обернулся Анатолий и едва не вскрикнул – перёд ним стоит настоящее страшилище, человек-зверь! Ниже на полголовы, кривоногий, коренастый и весь покрыт шерстью, но самоё страшное – лицо. Оно всё заросло волосами, длинными, жёсткими, как на голове. Между грязными прядями блестят глаза, большие, светло-серые, как у волка. Вокруг рта обстрижено, видны толстые розовые губы. Размыкаются, обнажая щербатую пасть, раздаётся голос:

- Крюк – это кликуха, вон он, - произносит страшилище, тычет пальцем за спину.

Анатолий смотрит в указанном направлении, видит чисто одетого старика, скромно сидящего в тени.

- Крюк решает всё вопросы с нами и отцом-настоятелем, понял? – продолжает говорить чудище, - без его разрешения работать нельзя. Давай, вали к нему.

Анатолий всё понял. Он и раньше слышал об этакой своеобразной церковной мафии. Настоятель храма нанимает нищих для сбора подаяний. При этом большую часть собранного забирает себе, меньшую оставляет старшине шайки нищих. В крупных городах империи такое было повсеместно. Пытались бороться, но получалось только в столице и очень плохо. Жажда наживы перевешивала страх наказания, а наказывали сурово, вплоть до отлучения от церкви и лишения сана.

Решил зайти в храм, поговорить с настоятелем. Мелкие камешки больно впиваются в босые ступни, нестерпимая вонь от гноящихся язв и немытых тел не даёт дышать. Мимо плывут омерзительные рожи с провалившимися носами, без зубов, в страшных шрамах, покрытые кровоточащей коростой, синюшные обрубки рук и ног, раздувшиеся от воспаления… Невольно ускорил шаг, стремясь побыстрее уйти от страшного зрелища. Почти бегом поднялся по ступеням, входит в прохладный полумрак. На пороге встречает упитанный детина, лёт тридцати с небольшим. На выпирающем пузе покоится золотой крест. Символ веры глупо утыкан цветными камнями, словно жаба бородавками. Румяное лицо скривилось, холёные ладони с тщательно подстриженными ногтями торопливо прячутся за спину. Почти не разжимая тонких губ, сквозь зубы, детина произносит фальцетом:

- Кто пустил, что надобно?

- Я послушник храма Святой Софии Константинопольской, твой брат во Христе Анатолий. Хотел сказать тебе …

- Ты грязный бродяга и вор! Брат нашёлся… В храм с минуты на минуту пойдут уважаемые люди нашего города, щедрые дарители и меценаты. Для оборванцев вроде тебя место на нижней ступени лестницы, там ты можешь помолиться Богу, но не раньше, чём приличные люди выйдут за ограду. Вон отсюда!!!

- Перёд Богом всё равны, - едва сдерживая себя произносит Анатолий, - ты не можешь так говорить.

- Вон, плесень! – завизжал детина. – Кто пустил в храм бродягу? Выбросьте его!!!

Сразу несколько человек в монашеской одежде бросаются к Анатолию. Жёсткие пальцы больно сжимают плечи, могучая рука хватает за шею, давит так, что трудно дышать. Ударили по лицу раз, другой, саданули тяжёлым сапогом под рёбра. Мир поплыл перёд глазами, красная струйка потекла из разбитой брови, заливая лицо. Оглушённого, ничего не понимающего Анатолия, выволокли на площадку перёд храмом. В глазах ослепительно вспыхнуло солнце, издевательские вопли нищих, словно карканье стаи стервятников, врываются в сознание. Всё чернеет вокруг, наливается свинцовой тяжестью, как перёд грозой. Свирепый воин просыпается в мирном послушнике!

Анатолий резко выпрямляется, ноги сгибаются в коленях, подбрасывают тело. Мощный удар обеими ногами, коленные суставы с жутким хрустом разрываются. Оба монаха падают ничком, лишившись сознания от болевого шока. За спиной раздаётся удивлённый возглас. Молниеносно хватает кисть руки, что ещё сдавливает его шею, проворачивает наподобие лопасти ветряной мельницы и дёргает на себя. Трещит плечевой сустав, рука едва не выдирается с корнем и громадного роста монах с диким воплем валится под ноги. Шум пропадает. Нищие в страхе и удивлении замирают, как суслики возле нор. Анатолий поднимает голову, налитые кровью глаза останавливаются на белом от страха лице настоятеля. Не говоря ни слова, делает шаг навстречу. В абсолютной тишине шлёпанье босых ступнёй звучит громом среди ясного нёба. Гладкие щёки настоятеля синеют. Он вдруг понимает, что его сейчас просто убьют и никто не сможет помочь. Не захочет…