Александр Золотая Грива.

- Не знаю. Наверно, ты прав, здесь искать некого. Там земля очень богата, по три урожая в год снимают, я ж говорил, можно спастись от голода. Люди селятся по краям устья, внутрь захочет сунуться только сумасшедший или самоубийца, так что парнишка мог спрятаться в каком ни будь поселении, если, конечно, он вообще жив.

Александр только развёл руками в ответ.

- Но я не могу дать тебе людей, - ещё тише продолжил Вард, - даже сотню. Через несколько дней мы выступаем на соединение с войсками стратига Андрея, что бы вместе разбить войско арабов, иначе вся наша кампания проиграна. Только десяток добровольцев и всё.

- Я понимаю, - с тяжёлым вздохом ответил Александр, - тут и тысячи может оказаться мало. Значит, пойду один.

Весь следующий день ушёл на подготовку к долгому и опасному путешествию в неведомые земли. Александр отдал на хранение Варду дорогие доспехи, себе оставил прочную, лёгкую кольчугу, двуручный меч, тот самый, что когда-то нашёл на выброшенном на берёг драккаре, пару метательных ножей. Вард советовал оставить и меч, слишком заметён, но Александр наотрез отказался - не было сил расстаться с хорошим оружием. Сложил в заплечный мешок разную мелочь, необходимую в пути.

Перёд отъездом Александр предложил присесть на дорожку. Сидели молча. Понимали, что у каждого впереди неизвестность - Варду предстоит сражение с превосходящими силами арабов и никто не знает, чём оно закончится, Александр вовсе отправляется в никуда. Обнялись на прощание.

Едва узкий серп нарождающегося месяца появился на темнеющем небосводе, маленький конный отряд выехал из ворот ромейской крепости. Две дюжины конских копыт глухо простучали по пыльной дороге. Часовые на стенах долго провожали взглядами отряд, пока он не превратился в тёмное пятно, потом пылевые смерчи замутили воздух, засыпали следы и всё...

Отряд ехал всю ночь без остановки. Едва заметная дорога временами вовсе переходила в узкую тропку, петляла и кривлялась, потом раздваивалась, толстела и снова превращалась в дорогу. Сделали короткую остановку возле маленького оазиса. Под тремя умирающими от жары кривыми пальмами на поверхность земли пробивался малюсенький ключ. Тонкий ручеёк проползал десяток шагов, обессилено разливался мелкой лужицей и тихо умирал, исчезая без следов под палящими лучами. Сейчас, ночью, он воспрянул духом. Лужица стала лужей, ручей налился силой, глубиной и загадочно поблескивал отражающимися звёздами.

Накормили и напоили лошадей, поели сами. Когда полоска рассвета едва заметно обозначилась на горизонте, отряд тронулся в путь. Им удалось проскакать с десяток вёрст, прежде чём солнце выбралось из тёмной пустыни, по-хозяйски уселось горячим задом на небесный свод. Жёлто-белая злость потоком залила нёбо и землю, затопила каждую ложбинку и трещинку в земле, всё живое торопливо спряталось в норы, под камни или просто зарылось под землю. Только люди продолжали свои непонятные дела под палящим жаром.

Место для дневного отдыха выбрали на карте заранее и отряд находился недалёко от него. Это узкая расщелина в небольшой гряде старых осыпавшихся гор. Под широким, грозящим вот-вот рухнуть от старости козырьком неведомые добрые люди вырыли колодец. Вода в нём была мутная, с кислинкой, вдобавок её мало, но это была вода, единственная на многие километры вокруг. Только в этом колодце можно напоить лошадей и запастись в дорогу.

Командир десятка воинов, сопровождающих Александра, декарх, был разумно осторожен. Всегда посылал вперёд парный дозор, который должен был предупреждать об опасности. Когда дозорные остановились, один из них поднял руку с обнажённым мечом, декарх скомандовал остановиться - вскинутый меч означал противника.

Подъехали ближе к вершине плоского холма, к дозорным. Встали так, что с другой стороны противник мог увидеть только их головы. Что бы не выдать себя блеском, боевые шлемы сняли, обмотали головы тряпками под цвет песка.

Александр стал на стремена, всмотрелся. Перёд ним раскинулась плоская равнина. В полуверсте темнели развалившиеся скалы, где колодец. Справа от них раскинулась бескрайняя пустыня, утопающая в солнце. По ней в сторону скал медленно бредут лошади и верблюды. На каждом животном сидит закутанный с головы до ног в белую ткань всадник. Это отряд арабов или каких-то местных разбойников, потому что ни одно животное не было нагружено большими тюками или корзинами, как принято в купеческих караванах.

Всё понимали, что отряд арабов надо немедленно атаковать и уничтожить. Если они доберутся до гряды камней, там смогут обороняться очень долго, имея за спиной колодец, а ромеи погибнут - их убьёт солнце уже сегодня до вечера.

- Приготовиться к атаке! - негромко скомандовал декарх.

Солдаты скинули тряпьё, стальные доспехи ослепительно засверкали, молниями блеснули вскинутые к нёбу мечи.

- Вперёд! - и маленький отряд ринулся в атаку.

Одуревшие от жары и слепящего солнца арабы не заметили атакующих. Они вообще были уверены в полной безопасности, потому что хорошо знали, что ромеи этой дорогой не ходили. Когда слаженный грохот копыт двух дюжин коней достиг ушей, было поздно. Успели только повернуться, посмотреть и, пока соображали, что к чему, атакующие врезались в колонну лошадей и верблюдов. Засвистели мечи, раздались крики боли и страха, первые убитые упали на горячий песок.

Несколько арабских воинов успели выхватить сабли, завязался бой. Кони вставали на дыбы, храпели, кусали друг друга, мечи и сабли звенели, сталкиваясь в воздухе. Глухие удары по ромейским панцирям звучали так же часто, как быстрый скрежет мечей, когда клинок прорубает арабскую кольчугу.

Озверевшее солнце одинаково злобно слепило и жгло и тех, и других. Железо моментально накалилось, ромейские солдаты в своих панцирях чувствовали себя, как раки, которых запекают в печи в собственном соку. Солёный пот заливал лицо, глаза, реками стекал вниз. Опущенные забрала не давали смахнуть едкий поток, дрались, как в тумане, видя вместо противника расплывающиеся контуры человеческих тел. Конские спины стали мокрыми и скользкими, как намыленные.

Выучка и умение сражаться делали своё дело - всё меньше противников оставалось в сёдлах, большинство лежали на песке, разрубленные и окровавленные. Оставались последние трое, на верблюдах. Губастые, горбатые чудища громко ревели, напуганные запахом крови и звоном железа, плевались, потом всё трое опорожнили желудки. В неподвижном раскалённом воздухе рекой потекла нестерпимая вонь. Несколько солдат не выдержали, заставили коней отступить. Александр, дравшийся наравне со всеми, тоже не стерпел. Его конь, понукаемый уздой и шпорами, пошёл боком на другую сторону, остановился. Недолго думая, русич достал метательные ножи, бросил один, потом второй. Два всадника на верблюдах завалились на спины - один с ножом в шее, другой в глазу. Третий замешкался, испугавшись, что тоже сейчас получит нож в горло, но ударил меч и араб с разрубленной головой свалился на землю.