Золотая свирель

- Да все в порядке, - сказала я, сама тому не веря. - У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь - она за мной пришлет.

- У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.

Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Не знаю, почему меня так парит. Боюсь, наверное...

- Левкоя, - сказала я. - Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим образом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.

Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.

- Пх-пх-пх... Фууу... Ага. - Крапчатые совиные глаза уставились на меня. - Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там начудила, чудилка?

Я закусила губу. Ну вот режь меня - не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще приснилось.

- Молчишь, ага. - Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. - Знатных, значит, делов... - Слыхали? - обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. - Малая-то моя... дуреха скудоумная... внученька шелковая... Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки - не твори, чуфонь немытая, непотребства... Знай, шавка, свою веревку...

Я отвернулась к окну.

- А не скрала ли ты там чего, девонька?

- Нет.

- Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?

- Нет.

- Куда не след нос сунула?

- Нет! Левкоя! - Я вскочила. - Отстань от меня! Отстань! Отстань!

- Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку облезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу... Хошь в смолу?

- Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.

- Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.

Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.

Говорят - хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать - хуже. Когда гонишься - хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Вернет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?

Книжка! "Верхель кувьэрто", "Облачный сад". Тайны, волшебство, гении... "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет соприсущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"... Неужели из-за минутной слабости я этого лишусь?

Я стиснула пылающее лицо мокрой грязной рукой. Сама виновата.

- Хорош сопеть, дурилка.

Бабкина нога в крепком смазанном сапоге пнула меня в бедро. Я молчала, с остервенением скобля пол.

- К вечере в Торну Ходь пойдем, слышь? Сперва в церкву, а потом до Луши Габоровой, она Гетинку свою замуж выдает. Будем девку отчитывать, от порчи, от сглазу, от вреду, от дурного ветру.

- Гета замуж выходит? - удивилась я. - Вот новость! За кого?

- За Тавени Дрозда. Тю, белоручка, все прозевала со своей прынцессой. Такого парня прохлопала! Рукастый, не драчливый, башка на плечах... Старый Дрозд им дом на выселках откупил. А ведь поглядывал на тебя Тавен, поглядывал. Да ты ж у нас за журавлем гоняешься, синицы-то тебе не надобно, приблуде. Вот Гетинка тебя и обошла.

- Дай им Бог счастья.

Скры-скры - шаркал скребок. Пфффф - пыхала трубка. Левкоин пыльный сапог качался у меня перед носом.

- Кабы все обошлось! - вздохнула Левкоя. - Отдам я тебя замуж, с глаз долой, ага. Пусть твой мужик за тобой хлопочет, стара я уже чудеса твои терпеть.

- Не хочу замуж.

- А кто тебя спрашивает, дурилка? Села бабке на шею, еще и погоняет. Драли тебя мало.

- Меня вообще не драли.

- Оно и видно. Ниче, будет у тебя хозяин, он с тебя шкуру спустит, ага. Отдохнет старая бабка. Тока кто тебя такую возьмет, недоделанную?

- Никто. У меня приданого нет.

- Найдется кое-что, малая. Бабка в заначку припрятала. За Гетинку меньше дают. Вот Рох-вдовец еще весной про тебя спрашивал...

- Рох - кобель!

- Кобель, ага. Зато хозяин справный.

- Не пойду за Роха. Я лучше сбегу.

- Бегала уже. Ронька мой тоже бегал, где теперь тот Ронька!

Я решительно вылезла из-под стола.

- А куда он бегал, Левкоя? Как та страна называлась? Ирия?

- Ирея. Ирея Черная. Это, милая, по ту сторону Кадакара, у идолов поганых, что огненному черту молятся.

- Там волшебники живут?

- Почем мне знать. Можа, волшебники, можа, нахлебники. Неучен наш бродяга оттеда приехал. Как был дурак, так и остался.

- Ирея, - повторила я. - Черная Ирея.

Если Райнара и ее книга мне больше не доступны, поеду в Ирею. Как отец. И стану волшебницей. Стану. Стану!

- Тю... - Левкоя ткнула в меня трубкой. - Глаза-то как замаслились. Вижу, дурь тебе в башку пришла.

- Не хочу замуж, хочу стать магичкой. Как отец.

- Да кто ж тебе сказал, что он мажик? Видали мажика! Он там, небось, только в кости жулить и научился.

- Ты не знаешь, где он, Левкоя. Может он уже великий волшебник.

- Э! Где этот великий волшебник? Что ж евонная мамка в земле ковыряется да болящих пользует, вместо чтоб на перине пуховой лежать? Что ж евонная женка в скиту сидит, белый свет ненавидит? А дочка евонная - в девках, а скоро уж в перестарках?

Я надулась. Может, отца давным-давно и в живых-то нет...

- Не дури, внуча, - Левкоя понизила голос. Глаза у нее потемнели, и глянула из них такая усталость, что у меня голова поникла и кулаки разжались. Забытый скребок оставил на ладони глубокую ребристую вмятину. - Одна ты у меня. Я ж тебе добра хочу, негоднице. Найдем мы тебе парня пригожего, доброго. Плечо тебе надобно, плохо, знаешь ли, бобылихой жить. Уж поверь старухе. Мне немного осталось, а ты одна не выдюжишь. Кость у тебя тонкая, в мамку. А будешь за мужниным плечом, как за каменной стеной, тогда и книжки свои вумные читай. И никто те слова поперек не скажет, ага. Да и где это видано, чтоб девка волшевать могла? Пока ты девка - никакой волшбы. Таков уж порядок. Так что забудь про королевну, про дурь ее заморскую, а лучше бабке своей помоги. У тебя ручки умелые, а сердце доброе, люди таких любят. Вот к вечере...

Грянули во дворе копыта, что-то залязгало, загремело. Окрик. Лошадиный всхрап.

Никогда я не видела, чтобы Левкоя так бледнела. Она стала ноздревато-белесой, как поплывшая по весне снежная баба. Пальцы у нее свело, трубка выпала, рассыпав по столешнице тлеющий табак.

В сенях грохнуло, простучали шаги. Я вскочила, сжимая словно оружие несчастный скребок. Дверь распахнулась, в горницу ворвалась Каланда. За ней ввалился еще кто-то. Звон металла, скрип кожи, топот, голоса...

- Лехта! Араньика! Ахес эхперарте!

Она откинула плащ, сбив полой кочергу и совок для углей, протянула мне руки. Замшевые перчатки, в специальных разрезах на пальцах вспыхивают камни. Два золотых с эмалью запястья прихватывают рукава. Сверкающие кудри, ясные глаза, улыбка как цветок. Еще шаг - рука в перчатке крепко ложится мне на плечо.