Розанна Браун - Песнь призраков и руин [litres]

Каждый раз, как в сказании появлялся новый герой, голос Адиля соответственно менялся. Публика, уже совершенно околдованная, завороженно впитывала каждое слово.

– И изрекла судья: «Истинный хозяин сумы этой должен знать наперечет все, что лежит в ней. Пусть назовет». Услыхав сие, выступил вперед вор: «Именем Великой Матери свидетельствую, о судья: в суме нет ничего, кроме двух пар старых носков и половинки сломанной лампы, восточного крыла от здания библиотеки и пятнадцати юных танцовщиц; а еще осталось назвать немногое – синклит мудрецов, табун верблюдов из чистого золота, оливы и маслины в количестве, достаточном, чтобы шесть лет кормить султаншу, слезы невестиной матери, пролитые на свадьбе, любимый плащ моего дедушки да целая стая белоснежных голубей, из коих каждый поручится тебе в том, что сума сия есть моя, и более ничья!»

Одно за другим все эти чудеса сыпались из сумы – обычной, реальной, той, что Адиль держал в руках. Шали на плечах и вуали на лицах танцовщиц развевались – нежные и тонкие, словно сотканные из солнечного света, голуби ворковали, драгоценный металл сверкал так, как сверкает он только во сне. Карина даже зажмурилась и засмеялась от восхищения, когда одна голубка пролетела прямо над ее ушком.

– Не желая сдаваться и уступать, Гиена тоже шагнула вперед и говорит: «Ну нет, все это ложь! Открою всем вам подлинное содержимое этой сумы, владелица коей – я, и только я: лежат в ней все ваши темные, грязные помыслы, лежит в ней ковер-самолет с серебряной бахромою, растет в ней железное дерево с козами на ветвях, бродит в ней пастух и никак не может согнать этих коз, плещут в ней четыре бурдюка вина из сладчайшего винограда Земли, рассекает в ней воды лодочка – самая маленькая из всех, что вам приходилось видеть, поет в ней хор детишек, разучивших лишь одну песенку, заключен в ней отменный сапожник со всей своей мастерской, пылятся в ней двадцать семь медных пластин, горят в ней тридцать шесть несгораемых свечей; еще же есть там левый ботинок Великой Матери да том в кожаном переплете, весьма толстый, и на каждой странице – свидетельство: сума сия есть моя сума, и более ничья!»

Речь рассказчика журчала и переливалась ожившей симфонией, где каждый новый образ, каждый предмет, извлеченный волшебством из сумы, – новая свежая нота прекрасной мелодии. Вот что-то огромное, но грациозное прогарцевало мимо Карининой ложи. Она присмотрелась – полярный медведь с белоснежной, как полагается, шерстью. Проходя мимо, он тепло и по-доброму рыкнул что-то принцессе… Когда еще встретишь такого в сердце пустыни?

Да, послушать такую сказку – как взглянуть украдкой на иные миры. Адиль, подобно бродячему музыканту из древних мифов, способному зачаровывать слушателей сладкими звуками своего пения, кажется, ввел всю толпу в состояние транса, и теперь она воочию видела перед собой то, чего в реальности тут быть не могло. Карина понимала: всего этого нет, но ей было все равно – она не могла отвести глаз от юноши, ткавшего перед изумленной публикой полотна волшебных видений.

От нервозности, так терзавшей этого Адиля в начале выступления, не осталось и следа. Он смело и беззаботно вышагивал среди дивных диковин, словно творец среди своих творений. По мере того как история подходила к концу, парень понемногу приближался к Карининой ложе и теперь оказался всего в метре от нее.

– Выслушав тяжущихся, судья подняла руку и воскликнула: «Одно из двух: либо оба вы смеете издеваться надо мной, либо сума сия есть самая замечательная вещь, когда-либо явленная свету! Откроем же ее и посмотрим, что на самом деле внутри».

Адиль умолк и замер. Вслед за ним замерли и все зрители. Пятьдесят тысяч человек разом устремили взоры на простую кожаную суму, о которой как-то забыли в этом хаосе чудес.

Карина подалась вперед. Черные как ночь глаза Адиля горели каким-то нездешним огнем. Огонь этот манил и отпугивал ее одновременно.

– Что же внутри? – спросила она еле слышно.

Адиль протянул ей руку, она подала ему свою. По спине у девушки пробежал озноб. Таинственный рассказчик нежным движением повернул ее кисть ладонью вверх и раскрыл над нею суму.

Оттуда выпали две корки черствого хлеба, горстка инжира и маленький моток веревки. Все дивные дива исчезли так же внезапно, как появились. Адиль снова остался на помосте один. Волшебно-голубые краски нездешнего мира поблекли, но Карина ничего не заметила. Для нее в этот миг существовал только юноша, стоявший перед ней.

– Когда подлинное содержимое сумы вышло наружу, Гиена только плечами повела. «Эти чудеса – не мои. Наверное, сума все же принадлежит ему», – сказала она и пошла себе куда глаза глядят.

Он выдержал долгий взгляд принцессы, и губы его даже растянулись в застенчивой улыбке. А она, вопреки всякому здравому смыслу, улыбнулась в ответ.

И тогда толпа взорвалась ревом. Он раскатывался по Зирану оглушительном громом – более звучным, чем славословия и овации в адрес всех остальных участников, вместе взятых. Судьям не пришлось даже объявлять победителя второго испытания.

Так в одну ночь Адиль взметнулся на вершину всех котировок на ставках.

А с лица Карины исчезла улыбка.

Этого человека ей придется убить.

– Итак, решение принято. Вот имена трех победителей – участников финальной части Солнцестоя: номер первый – Адиль Асфур! Номер второй – Дрисс Розали! Номер третий – Адетунде Диаките!

Малик буквально с ног валился от изнеможения и в ответ на новые громовые приветствия трибун нашел в себе силы лишь поднять одну руку. Что касается Дрисса, то от него исходили волны ярости, ощущавшейся почти физически. Ну а Тунде умел проигрывать достойно: он бодро махал толпе, а в глазах его уже мелькали столбцы дальнейших турнирных расчетов.

Вначале, поднимаясь на сцену под испытующим взором пятидесяти тысяч пар глаз, Малик, казалось, окаменел от страха. Когда же внезапная смелая идея публично поблагодарить принцессу обернулась против него, он вообще чуть не бросился бежать… Но вовремя припомнил когти Идира на Надином горле, и это придало ему сил. Юноша осмелился призвать на помощь свою магическую силу, и она откликнулась. Откликнулась, как песня, льющаяся свободно и набирающая мощь с каждым куплетом. В процессе представления он успел многое узнать о собственных возможностях – о том, как тон и тембр его голоса способны изменять формы видений, как подвластны ему все человеческие чувства, кроме вкуса и осязания… Даже создавать иллюзию личного эмоционального опыта, как после транса, Малик, оказывается, тоже мог.

На какие-то несколько мгновений победитель Жизненной Сигизии позволил себе отдаться потоку восторга, изливавшегося на него от всего Зирана. Почему нет? Ведь с точки зрения огромной аудитории все, что он сделал, – просто рассказал историю. Очень, очень хорошо рассказал. Такое правилами не запрещается.